– Нет… Граф был очень одинок…
Юноша запнулся, смущенный тем, что посетительница, золотоглазая и чуждая его миру – он инстинктивно ощущал это – дама, все-таки вынудила его вторгнуться в то, что он считал личной жизнью другого человека, то есть в область совершенно неприкосновенную.
– Скажите, господин маркиз… А правда, что вы проиграли графу Ковалевскому пятьдесят тысяч франков?
Монкур как-то затравленно оглянулся, съежился в кресле и, словно инстинктивно отгораживаясь от собеседницы, скрестил руки на груди.
– Не вижу причин отрицать это… – наконец выдавил он из себя. – Да.
– И вы заплатили? Огромные ведь деньги.
– Мы договорились иначе, я должен был отдать в счет долга мою долю в конном заводе, – устало объяснил молодой человек.
– Сочувствую вам, – серьезно произнесла баронесса. – Скажите, вы успели подписать соответствующие бумаги?
– Нет, не успели. Мы обговаривали детали соглашения, и вдруг граф погиб.
– В последнее время у Павла Сергеевича случались другие крупные выигрыши? Может быть, он выиграл еще у кого-нибудь большую сумму?
– Если и так, мне ничего об этом не известно, – с достоинством откликнулся маркиз.
– Кто, по-вашему, мог убить графа Ковалевского?
Задавая вопрос, Амалия не сомневалась в том, какой последует ответ, и маркиз вполне оправдал ее ожидания.
– Я полагаю, дело полиции разобраться в преступлении.
– И все же? Наверняка ведь у вас есть какие-то собственные соображения?
– Да, конечно. Но я предпочитаю не высказывать их, не имея никаких доказательств. А теперь простите, госпожа баронесса, у меня дела.
Выходя от Монкура, Амалия испытала соблазн заглянуть в особняк графа, расположенный по соседству, но перед ним по-прежнему стояли несколько зевак, и какой-то фотограф, полыхая магнием, делал снимки. «Еще не хватало матери главного подозреваемого попасться в объектив», – невесело подумала Амалия. И, опустив на лицо вуаль, велела Антуану везти себя к промышленнику Фуре.
Господин Фуре поднялся из-за заваленного бумагами стола навстречу гостье и, окинув ту внимательным взглядом, учтиво поцеловал ей руку. Едва увидев лицо почтенного буржуа, баронесса подумала: «О, да вас не проведешь, сударь…»
Из-под лохматых бровей на нее смотрели маленькие, но очень цепкие глаза; объемистое брюшко наводило на мысль о добродушном и сытом господине, а короткие толстые пальцы словно заблаговременно были созданы всеведущей природой, чтобы удобнее было пересчитывать бумажные деньги. Таким образом, у месье Фуре имелось три ипостаси: одна – наблюдатель, примечающий все на свете, другая – благодушный гурман и третья – финансист. В данную минуту Амалию больше всего интересовала первая.
