Но заблуждение о тысячелетнем царстве господствовало не только среди евреев. Христиане — уже на основе Евангелия — находили возможным ждать того же. "Сказываю же вам, что отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в царстве Отца Моего — из этого места некоторые строят басню о тысяче лет, когда, как они уверяют, Христос будет царствовать телесно и пить вино, которого не вкушал Он с того времени и не вкусит до конца мира".
По всей вероятности, общность причин родила и общую мечту. Гонимые иудеи и гонимые христиане, как бы в нетерпении, как бы не имея сил ждать небесных наград, уже здесь, на земле, хотели насладиться блаженством и чисто земным, понятным им и в настоящее время столь недоступным торжеством. Отсюда эта детская греза о "новом вине" или о "новом Иерусалиме", восставшем из пепла. Несчастье ищет последнего утешения в легенде, в поэзии, и от этого обыкновенно с годинами бедствий связывается так много чудес, подвигов и полных таинственного смысла знамений.
Может быть, таким образом и возникла — в связи с жестоким гонением Деция — трогательная легенда о семи спящих эфесских отроках, будто бы спасшихся тогда в пещере от преследования, заваленных там камнями по приказанию гонителя, уснувших на два века и приблизительно в изображаемую нами эпоху случайно открытых и пробудившихся. Целый ряд недоразумений, проистекших от их неведения о продолжительности своего сна, делает эту церковную повесть занимательной, как любая фантастическая сказка, поэтический же мотив долгого и чудесного сна через Коран перешел и в нашу литературу: его отзвук— "И путник усталый на Бога роптал" в "Подражаниях Корану" Пушкина.
Ко времени Иеронима все эти долгие годы гонений, бедственного положения христианской религии были уже далеко, но — замечательно — так велик был ужас от пережитого, что спустя триста лет верующие все еще думали, что Антихристом будет не кто иной, как вновь возродившийся Нерон. "Многие из наших полагают, что в виду чрезмерности зверства и преступлений Антихристом будет Домиций Нерон".
Но все-таки крест, в конце концов, восторжествовал. Теперь этот символ, когда-то требовавший кровавых жертв со стороны приверженцев своих, получил уже всеобщее признание, и многие христиане, между прочим и сам Иероним (за что говорят некоторые выражения его), даже рисовали себе изображение креста на лбу ради особенной ревности о Христе. "Из древних еврейских букв, до сих пор употребляющихся самаритянами, последняя — "тау" имеет вид креста, который написуется на челе христиан, и знак которого часто делается рукой". После этого становится понятным несколько странное на первый взгляд восклицание Иеронима, обращенное к Илиодору: "Рей креста да утвердится на челе". Можно догадываться, что это рисование креста на лице было обычаем монашествующих.
