— За любым бойцом присмотр нужен, не мне вам рассказывать.
Туманов выложил на стол кукурузную лепешку, кусок жареной индейки, пару яиц, сдобрил композицию бутылью кахетинского вина и устало опустился на скамью.
— Это ты правильно заметил. Я от тебя новое вряд ли узнаю. А вот ты от меня многому должен научиться. Так что слушай, запоминай, а непонятно — спрашивай.
Между тем саженях в двухстах от крепостного вала, на широкой, прикрытой лесочком, поляне, что использовалась гарнизоном для учебных стрельб, упражнялся в точности огня драгунский офицер. Ставя на барьер пустые бутыли, он одну за другой крошил их попеременно из двух пистолетов. Стекол уж валялось премного, заряды были на исходе.
Часовой на валу поглядывал на сие занятие без особого любопытства (эка невидаль — стрельба), а, вернее, смотрел совершенно в иное место, туда, где под редкими кустиками паслась одинокая молодая овечка. «Одинокая, значит, ничья, — думал солдат, предполагая, как лучше организовать ее на ужин, — а это равно, что собственная». Свежее мясо в походной жизни — первейшее дело. Горцы знали слабость русских к домашней живности и предпочитали не оставлять ее без присмотра. Отсюда глядя, овца была (по праву нашедшего) совершенно законным солдатским трофеем.
На громыхнувший оружейный выстрел (который отличается от пистолетного большей мощью), часовой не обратил ни малейшего внимания. Перед глазами его уж дымилась баранья ляжка. Офицер же тем временем повалился на траву, ухватившись рукой за кропящую рану. Пуля вошла ему точно в ногу. Две фигуры в черных бешметах стремительно выскочили из леса, сгребли его в охапку и прытко сволокли в заросли.
— Хороший ты малый, Алешка, но историю знаешь плохо, — заплетающимся языком разъяснял положение дел Туманов. — Нам Кавказ был совершенно не нужен. Ну, то есть, — ни на дух. Пусть бы горцы здесь прыгали, аки олени, и Аллах с ними. Но они стали разорять нашу Кавказскую Линию. Крепости и гарнизоны, казачьи станицы — все подвергались их налетам, всем доставалось. Для прекращения разбоев сюда и были брошены войска.
— Но Ермолов пошел вглубь от Кавказской Линии, — возразил Алексей.
— Верно. Только, чтоб ты делал, как человек военный, если б твоя оборона не приносила успеха? Сидел бы, огрызаясь? Э, нет, мой друг, здесь требовалась контратака.
— Говорят, он был жесток по отношению к горцам — это мне как-то не импонирует.
Илья Петрович ухмыльнулся, раскуривая трубку.
— Точно так рассуждали и в Петербурге до 1816 года. Мол, нужно проявлять к дикарям снисходительность, терпимость, мол, это поможет установить с ними доверительные отношения. А те, в свою очередь, воспринимали подобное, как слабость, как неспособность русских драться, и убивали еще злее. Надобно знать их натуру. Видал ли ты, хоть раз, отрубленную голову или вспоротые кишки?
