Дороти резко втянула в себя воздух, увидев в его глазах страдальческое выражение.
— Алан, как ужасно. Мне так жаль…
Ее сердце переворачивалось в груди от жалости к нему. Алан улыбнулся и коснулся ее щеки.
— А у нас с тобой будут дети, много детей… — пообещал он дрогнувшим голосом.
— У нас будут… — повторила Дороти недоверчиво. — Алан, постой! Ты совсем сбил меня с толку. — Она чувствовала себя так, словно пришла на репетицию пьесы где-то посередине действия, только никто не позаботился дать ей текст, и она не знает слов. — Что это значит — у нас будут дети? Ведь я тебе даже не нравилась!
Алан покачал головой.
— Неправда, ты нравилась мне… только я не доверял тебе. Я видел, как ты что-то скрываешь, и это все время мешало. Жаль, что ты сразу не рассказала мне об Эндрю, но теперь-то я понимаю, почему ты так поступила. Я просто восхищаюсь тем, как ты справилась с ситуацией. Я никогда не встречал такой женщины, как ты. Ты — самая красивая, самая терпеливая, самая ответственная и деликатная из всех женщин! — Он остановился, чтобы перевести дыхание. — Неужели ты не понимаешь?
Он привлек ее ближе, и теперь, когда их лица разделяло расстояние всего в несколько сантиметров, Алан увидел в ее глазах робость, страх и надежду.
— Я люблю тебя, Дороти О'Хансен, — произнес он сдавленным от избытка чувств голосом. — Наверное, я влюбился в тебя еще тем вечером в Арканзасе, когда мы впервые увиделись, и я пригласил тебя приехать в Орегон, а ты объяснила мне, как я могу поступить со своим приглашением. А когда я поцеловал тебя здесь, на берегу этого озера, мое чувство стало глубже, а потом еще глубже, когда я увидел тебя в воде…
— Так ты любишь меня? — Ее тон был таким недоверчивым, словно он пытался убедить ее, что свиньи летают.
— Черт возьми, да, Рыжик! Я ведь только что сказал тебе, — возмутился Алан. — Пожалуйста, не мучай меня, — попросил он. — Скажи, что согласна выйти за меня замуж. Скажи, что тоже любишь меня. Скажи хоть что-нибудь! — Его голос чуть заметно дрогнул, и, встретившись с ним глазами, Дороти разглядела за его напускной шутливой бравадой неуверенность и ранимость.
Алан Латимер боится, он не уверен в себе?! Это едва ли казалось возможным. Но она не могла не верить собственным глазам.
— Господи, женщина! Да говори же наконец! — В его голосе послышалось отчаяние.
Радость захлестнула Дороти, ее сердце растаяло от любви.
— Ох, Алан, — выдохнула она, — я же люблю тебя, люблю всем сердцем. Я так боялась…
