— Как здесь люди живут? — проворчал Шажков, провожая глазами рычащую и дымящую посудину. — Катера ведь всю ночь ходят.
— Так и живут, — вздохнула Софья, — я сама, бывает, мучаюсь, когда на Казначейской ночую. Форточку не открыть.
— Ах да, у тебя же тут рядом личный офис.
Здесь надо сделать отступление. Софья Олейник вообще-то жила вместе с матерью в маленькой трёхкомнатной квартире на площади Мужества. Однако у Совушки была ещё комната в коммунальной квартире в центре города на Казначейской улице, и эта комната единственным своим окном выходила, хоть и под острым углом, на канал. Коммуналка в старом доме была просторная, но почти нежилая. Одна семья появлялась только зимой, а остальное время проводила в садоводстве. В комнате напротив жильцы сменялись каждые полгода: комната сдавалась. Была одна женщина, которая жила постоянно, но она избегала встреч с соседями и не отвечала на Совушкины попытки наладить даже самые простые отношения. Две комнаты были давно закрыты, их владельцы (или съемщики, никто точно и не помнит) не появлялись много лет. Несколько раз Софья предпринимала попытки организовать разъезд, но потенциальных инвесторов отпугивало жалкое состояние дома, да и отсутствие части хозяев (кто знает, живы ли) не прибавляло у риелторов уверенности в успехе. Так что всё оставалось по-прежнему.
В своей комнате на Казначейской Совушка постоянно не жила, а использовала её для репетиторства, которым занималась почти ежедневно как второй работой. Кроме того, в этой комнате она иногда принимала гостей на праздники и более или менее регулярно — подруг на кофе, благо местоположение в центре города обеспечивало лёгкий доступ для всех.
Эту комнату Валентин и называл Софьином «личным офисом».
В ответ Совушка задумалась и, слегка растягивая слова, сказала:
— Пока ещё офис, но вот думаю… может быть, переехать сюда насовсем? Как считаешь?
— Плюсов много, — ответил Шажков, — но есть и существенный минус: это всё-таки комната, а не квартира.
— Да, не квартира. Но хочется автономии… Валюш, а тебе не надоело жить одному?
Валентин ответил не сразу. У него просто не было однозначного ответа. Конечно, жить одному — это счастье. Собственно, именно с этого, по Шажкову, и должна начинаться полноценная мужская жизнь, в которую потом вплетаются семья, дети, старики-родители, друзья. Сам Валя наслаждался такой полноценной мужской жизнью уже восемь лет, но в неё ничего пока больше не вплеталось. Женщины у Валентина в доме не то чтобы не задерживались, но как бы «выталкивались» (иногда, даже, вопреки желанию хозяина) холодным индивидуализмом и специфичностью его домашнего уклада и бытия. С собственными стареющими родителями Валя последний год тоже не был особенно близок и общался с ними реже, чем даже сам того хотел.
