Шажков подумал об этом, и ему тут же стало неприятно, так как поста он не соблюдал.
— Лен, а прощения просить у очереди нужно? — спросил он стоявшую сзади Окладникову.
— Необязательно, — шепнула Лена, — я не прошу.
— Почему?
— Стесняюсь.
— Ну, я тоже не буду.
Очередь двигалась медленно, но тем не менее Шажков всё ближе и ближе подходил к отцу Владимиру. Он повторял про себя грехи, иногда подглядывая в бумажку, которую держал в левой руке, правая была освобождена для крёстного знамения. Чем дальше, тем больше всё это напоминало Шажкову очередь на казнь. Вот и старушонки проскочили. Впереди остался только пожилой мужчина с благородной седой шевелюрой прямо на уровне глаз Валентина. Шажков оглянулся и не сразу увидел Лену. Её оттеснили назад две полные женщины средних лет. Валентин осторожно, чтобы не задеть окружающих, помахал Лене рукой, но она сосредоточенно стояла, опустив глаза.
Вот и седой мужчина двинулся вперед. Валентин теперь стоял первым и ощущал себя на краю разверзшейся пропасти. Или вроде парашютиста у открытой двери самолёта, как в кино показывают: «раз, два, три… Пошёл!» Ему показалось, что он качнулся вперед и тут же оказался рядом со священником.
— Грешен… — перекрестившись, хриплым голосом начал Шажков, и его настиг неожиданный приступ кашля.
— В первый раз? — воспользовавшись образовавшейся паузой, спросил отец Владимир.
— Да, — сокрушённо ответил Шажков.
— Как вас зовут?
— Валентин.
— Раб божий Валентин, соблюдали ли вы пост?
— Не совсем (врать нет смысла!)… точнее, совсем не соблюдал.
— Знаком ли вам покаянный канон?
— Да, читал, — ответил Валя, — понравилось…
— Сегодня Великий праздник, — сказал священник и помолчал. — Вон какая очередь. Боюсь, что не успеем мы с вами хорошо поговорить, — и снова помолчал. Потом, видимо, приняв решение, сказал: — Приходите в любой будний день. Попоститесь прежде, как положено. Поговорим, и я вас исповедую. Хорошо?
— Хорошо, — барабанным голосом ответил Валентин.
— Со службы сейчас не уходите.
— Да, — и Шажков, отойдя на шаг вправо и повернувшись, стал осторожно пробираться сквозь толпу в центр храма.
До него постепенно стало доходить, что произошло: исповеди не получилось, грехи с него не сняли.
Окладникова двигалась вместе с очередью, по прежнему не подымая глаз, и, по-видимому, не заметила, что произошло с Валентином. А Валентин растерянно повторял про себя:
«Вот тебе и удар. Остаться в храме сейчас — значит подставить другую щёку. Теперь-то ясно, что это не афоризм, не игра слов. Тебе сейчас конкретно предлагают подставить другую щёку. Ты к этому готов? Когда ты наизусть заучивал собственные копеечные грехи, ты был к этому готов?»
