Годом раньше к маньчжурским просторам, как обычно, неспешно подбиралась весна. Будка путевого обходчика в десяти верстах от станции Пуландян еще издали притягивала уютными завитками белого дыма, валившими из печной трубы. Последний предвоенный март 1903 года выдался на Китайско-Восточной железной дороге холодным и снежным. Командир разъезда надвинул до бровей мохнатую сибирскую папаху, поежился в седле – фасонистая кавалерийская бекеша была явно не для маньчжурских ветров. Поправив короткие полы бекеши, двинул лошадь шагом прямо по насыпи, по припорошенным поземкой шпалам. Сзади сонно покачивались в седлах трое казаков-забайкальцев, одетых в теплые китайские халаты, в таких же, как и у их начальника, мохнатых папахах, с перекинутыми за спину прикладами вверх винтовками.
Съехав с насыпи у самой будки обходчика, офицер ловко спрыгнул с лошади, потянулся, разминая затекшее тело:
– Еремеев, останешься коноводить.
– Слушаю, вашбродь.
Бородатый казачина грузно плюхнулся на землю, путаясь ногами в длинном халате, принял поводья у своих товарищей. Спешились и остальные.
– Ну пойдем, Митрича навестим, – обстукивая на крыльце снег с сапог и позвякивая шпорами, произнес офицер. И уже берясь за резную ручку входной двери, поворачиваясь к заходившему последним молодому казачку, добавил:
– Проша, побудь в сенцах. Так, на всякий случай…
Миновав сени, офицер и казак вошли в просторную комнату. В ней было жарко натоплено. На столе дымился горячий самовар. Казак довольно заулыбался, офицер расстегнул крючок бекеши:
– Эй, Митрич! Встречай гостей!
Тишина.
– Да вот он, вашбродь, – пройдя в комнату и заглянув за натянутую у печи занавеску, проговорил казак.
Офицер прошел следом, тронул за плечо сидевшего спиной к вошедшим человека в железнодорожной форме:
– Здорово, Митрич!
Железнодорожник кулем повалился на спину, запрокидывая назад голову с перерезанной от уха до уха шеей.
– От те раз… – оторопел казак.
В тот же миг послышались шум и возня в сенцах. Офицер выхватил из кобуры смит-вессон, устремляясь обратно. Казак судорожно сдергивал из-за спины винтовку, путаясь в широких рукавах китайского халата.
Зарезанный Проша лежал рядом с опрокинутой кадушкой, устремив в потолок взгляд немигающих глаз. Оружия при нем не было. Оскользнувшись на растекающейся из-под казака луже крови, офицер выскочил на крыльцо. Еремеев барахтался в снегу, одной рукой придерживая пропоротый окровавленный бок, а второй пытаясь дотянуться до откинутой в сторону винтовки. Двух лошадей не было.
