Когда хозяин хутора с сыном собрались уходить, Карклис жестом задержал старика в дверях.
— Мне через два дня надо быть в Риге, — негромко сказал он. — Дочка пусть пока у вас живет. Напомни завтра Мартину, чтоб к вечеру достал в комендатуре бланки новых пропусков. Да смотри за ним: очень его что-то к Гитлеру тянет, как бы глупостей не натворил.
— Не беспокойтесь, — заверил Яков, — это он спьяна болтает, а сделает все, как вы велели.
Когда Рейнсон вышел на кухню, Мартин сказал ему:
— Не забудь на этой неделе одну корову сдать. Запишешь, что добровольно. Так надо.
— Ладно, сдам.
— Отведи Пеструху.
— Не дам Пеструху! — вмешался Петр. — Это — моя!
— Не ори, не твое дело! — угрюмо бросил ему старший брат.
— Мое. Не дам я свою корову, не. распоряжайся.
— А я говорю — отдашь!
— Не отдам!
Мартин злобно сжал челюсти. Петр взъерошился.
— Делиться, кол вам в горло! — гаркнул на сыновей старик и яростно топнул ногой об пол. — Я вас, сукины дети!
Он повел на них гневным взглядом, и братья, скрывая злобу, поспешно разошлись.
— Без вас знаю, что делать, — рычал им вслед Рейнсон. — Пока жив — я хозяин.
* * *
Ночью Сережа долго не мог уснуть на сеновале. Вытирая горькие скупые слезы, он обдумывал планы мести полицаю и всем Рейнсонам. Когда обида несколько улеглась, он решил: «Если ударят хоть раз, подожгу дом и убегу! С Ильей вместе!» Потом мысли его приняли другое направление. «Отчего это старик с Мартином всполошились, когда я в столовую заглянул? О чем у них разговор шел? Бояться им, вроде, некого… Интересно, где я Карклиса видеть мог?».
Теряясь в догадках, он стал перебирать всех, с кем встречался после приезда в Прибалтику. В памяти всплыла громоздкая, как шкаф, фигура в черном пальто, и угловатый, будто вырубленный топором из дерева, подбородок. «На квартире у Гирта!.. — Сергей даже приподнялся от неожиданной догадки. — Неужели это тот самый знакомый Петрониса, что вошел в дом Гирта с собакой? А может, я ошибаюсь?..»
Вспомнил встречу с ним в фойе ДКА, и уверенность его еще больше окрепла: «Гардеробщик! Нашим, гад, прикидывался, а на самом деле — кулак, с фашистами заодно!».
Мысль о Карклисе не оставляла его и назавтра. Ему очень хотелось убедиться, что не ошибся, но увидеть приезжего утром не удалось. Расспрашивать Петра он не посмел. В тот день хозяйский сын был особенно раздражителен, угрюм, часто без всякой причины кричал и придирался.
Перед обедом случилось одно происшествие, едва не стоившее Сергею жизни.
