— После… После! Ну, зачем вы так, дядя Иван! Целую неделю ничего делать не давали, а тут вдруг нужен стал. Неужели до завтра нельзя отложить?
— Нельзя! — коротко обронил Зирнис. — Это дело — нельзя.
Хозяйка поставила на стол сковородку с жареным картофелем. Маргарита, ее младшая дочь, разложила вилки.
— Да не мучь ты мальчишку! — обратилась женщина к мужу, заметив, как у Ильи дрогнули губы и заблестели слезы на глазах. — Ну зачем он тебе в городе? Вздумается же дураку старому! Если тебе другой человек нужен — возьми Эльзу. А мальчишка пусть дружков своих проведает.
— Перестань! — внушительно оборвал Янис, не глядя в ее сторону. — Это не твоего ума дело. Кого надо, того и возьму.
Завтрак окончился в полной тишине. Толстая коротконогая Маргарита, поймав Илюшу в сенях, зашептала ему в ухо:
— Илька, ты не дуйся, батька для тебя что-то хорошее придумал, я вижу! Только он у нас такой — никогда раньше времени не скажет. — Она ободряюще улыбнулась и тряхнула мальчика за плечо. — Знаешь, он, наверно, в городе тебе новый костюм купит: яиц берет, сала.
Илья, мигая влажными ресницами, отвернулся:
— Нужен мне костюм!..
— Ты что, путры объелся? Тебе же надевать нечего!
— Что — надевать! Я Сережку не увижу! Это поважней.
— После сведу, как вернетесь из города.
— Да, после! Ты и так целую неделю обещала!
— Чего кричишь? Вот шальной. Другой бы радовался на твоем месте, а ты ругаешься.
Помолчав, девушка сказала сочувственно:
— Что ж делать! Легче дом наш свернуть, чем батьку, если он что задумал. Только ты не сердись. Батька наш хороший. Правда! Хоть и упрямый, а хороший. У него недавно характер испортился, как немцы пришли. Злющий стал и все кричит. А до войны он совсем не такой был.
Объяснение это мало утешило мальчугана, но возражать упрямому латышу действительно было бесполезно.
Через полчаса Зирнис и Илья выехали со двора.
До города было километров двадцать пять. Вначале ехали проселками, много раз сворачивали с одного на другой, потом выбрались на широкий гладко укатанный грейдер. Красивый рослый жеребец — гордость Зирниса и единственная ценность в хозяйстве — шел легкой спорой рысью. Поскрипывала и подрагивала старая телега, покачивались сидящие в ней на охапке свежего клевера мужчина и мальчик.
Однообразно проплывали мимо тихие усадьбы, молчаливые зеленые перелески, пустынные поля. Кругом не было видно ни одного человека, словно люди, как мыши, попрятались по самым темным уголкам своей земли.
