* * *
Я вырос в провинции Сконе, в доме с садом, где мрак всегда перемежался лучами солнечного света. Я изучил все тени, исчезающие на рассвете. В глубине сада за кустами сирени и жасмина рос большой дуб, а за ним в тени вечных сумерек был пруд. Летними вечерами на распростертых листьях кувшинок барахтались лягушки и громко приманивали друг друга непристойными песнями.
Моя мать долго болела и умерла, когда мне было двенадцать. Отец больше не женился и хранил память о жене так же трепетно, как заботился о ней всю ее недолгую жизнь. Он работал ветеринаром, и мне семейными традициями было предначертано в будущем подняться на ступеньку выше.
Дом с садом располагался на равнине, на полпути от Мальме к побережью. Отец не любил большие города, и впервые я побывал в Мальме, когда мне исполнилось восемь лет. Отца беспокоило беспорядочное движение транспорта, шум и людская давка. Зато мы часто ездили в Европу, путешествовали по маленьким городам и деревушкам. Когда была жива моя мать, мы выезжали в Италию, а после ее смерти — во Францию. Первые несколько лет без нее мы проводили недалеко от города Ла-Рошель на Атлантическом побережье, там я выучил французский. Семья, которая сдавала нам дом, жила в маленьком флигеле в саду, и я часто бывал у них. Их дочь Роза и стала моим учителем.
Ее родители предпочитали, чтобы мы говорили по-английски, но я сразу заметил, как французский меня «взрослит» и наполняет легкостью. Язык открыл мне новый мир звуков, выражений и жестов, я любил Розу на французском языке, который открылся мне одновременно с ее мягкой кожей. Ее неумолкающие губы объясняли мне все оттенки смысла, а ореховые глаза подсказывали нужные слова.
Я любил Розу много лет. Конечно, у меня были и другие девушки, но Роза занимает особое место в моей памяти. Кроме французского, у нас оказалось много общего. Мы были единственными детьми у немолодых и немного старомодных родителей, которые не любили суету, а собственные дома превратили в тихую уютную гавань. А еще Роза научила меня мысленно уноситься бесконечно далеко от дома.
День за днем отец проводил в съемном доме в Ла-Рошели, опустив занавески, и под неумолчное жужжание вентилятора на потолке читал до захода солнца профессиональные журналы. Вечерами он окидывал сад взглядом, будто только что проснулся, и только тогда мы могли наконец куда-то поехать вместе. На взятой напрокат машине мы колесили по выжженным солнцем окрестностям в поисках ресторана, который приметили накануне. Мы методично исследовали все места в городе, где подавали лучшую еду. Нам нравилось есть медленно и в полной тишине. Разговаривать начинали только за кофе, обсуждали наши ощущения, впечатления и планы на будущее.
