— Послушай, Сью, я… — одновременно с ней произнес Николас.
Сью вздохнула.
— Я говорю про кукол. Я же тебе объясняла. Они собираются пожениться и поэтому целуются. Понятно? — Девочка сердито посмотрела на настоящую Хэлен и повернулась к дяде. — Давай, — приказала она.
Николас неловко взял кукол и изобразил нечто вроде поцелуя в щеку.
— Не так, — осудила Сью. — Вот, я тебе покажу.
Она поставила игрушки на пол, тесно прижав их друг к другу, так что казалось, будто они обнимаются. Их губы встретились. Сью держала кукол в таком положении довольно долго, и по выражению ее лица было видно, что таким поцелуем девочка довольна.
— О Боже, — простонала Дотти.
Пэтси даже присвистнула.
Хэлен была готова провалиться сквозь землю.
Николас молчал, словно проглотил язык.
Наконец Сью разняла кукол и посмотрела на него.
— Ну что, понял? — спросила она. — Вот так они целуются!
Ковбой откашлялся.
— Понял.
Хорошенькие игры! Ладно. Все и без того плохо. И с каждым днем становилось все хуже и хуже. Вместо того чтобы думать о работе, Николас думал только о Хэлен. Проводя почти весь день на лошади, ковбой представлял себе, как он целует девушку с той же страстью, какую изображали куклы Сью; он вспоминал аромат ее волос, вкус ее губ, нежные прикосновения ее рук.
В понедельник, как раз накануне Дня Благодарения, уже вечером, Николас ехал верхом, продираясь через заросли, разыскивая отбившихся коров. Как всегда, он думал о Хэлен, вспоминая, как утром она раскатывала на кухонном столе тесто для имбирных пряников.
Вместо фартука девушка обвязала вокруг талии кухонное полотенце; рукава ее полосатой рубашки были закатаны до локтей. Две верхние пуговицы были расстегнуты, приоткрывая мучительно манящий краешек белого кружевного белья и нежную кожу под ним. На кухне было тепло, и Хэлен разрумянилась. Ее нос был испачкан в муке. Николасу так хотелось поцеловать его, всю ее; ему хотелось высвободить груди и погладить розовую плоть, изучая, наслаждаясь… — А черт!
Доджер метнулся в сторону и понесся вперед сквозь заросли; острая боль неожиданно пронзила левое колено ковбоя.
Николас выругался и стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть. Он с трудом дернул поводья.
— Стой! Глупая скотина! Проклятье! Лэндж спешился, ожидая, пока утихнет острая боль, потом осторожно дотронулся до колена; оно распухало. Николас слегка нажал на него и вздрогнул от нового приступа боли.
Слава Богу, не перелом. Тогда бы он не мог ступить на ногу.
Ему надо было немедленно возвращаться в сторожку и приложить к колену лед, но он заставил Доджера ехать прямо к пролому в изгороди. Несколько коров уже перебрались на чужое пастбище. Чтобы загнать их обратно, Николасу потребовалось больше времени, чем он предполагал. К тому моменту, когда все было сделано, его колено уже не гнулось. Ковбой слез с лошади, поправил изгородь и допытался снова вскочить в седло. Но это было не так-то просто; стиснув зубы, Николас с трудом взгромоздился на Доджера.
