— Я тоже.
Чего это он не оставит? Что обещает несчастному буйному старику? Ничего ведь он не сделает, раз уж сильные мира сего чего-то хотят. Ему надо сидеть смирно. Хоть это и очень противно.
Смирно сидел Самоваров за чаем, который этим вечером не удался. Перепрел в чайнике, что ли? Всё было не так.
— Ой, какое у тебя лицо! — ахнула Ася, заглянувшая к нему, как всегда, случайно, без всякой цели, и вообще шедшая куда-то не туда, и на ходу вспоминавшая, куда же ей нужно. — А чаёк пьёшь?
Ася присела рядом на диван, отыскала свою, с китайцами, чашку, налила чаю.
— Скучно как, — пропела она. — Совсем с этой выставкой забегались. Ты уже знаешь, что едут послезавтра, как и собирались? Всё уложено. Господин Скальдини сюда два раза звонил. Беспокоится очень. Ждёт. Оленьков его утешил: всё в порядке.
— Утешил на чистейшем корсиканском диалекте? — криво усмехнулся Самоваров.
— По-английски. Я, собственно, и переводила, страховала, — охотно объяснила Ася. — Оленьков ведь закончил экспресс-курсы, так что слегка болтает, но на специальные темы пока разговаривать не может (Борис и по-русски-то не очень много знает). А Скальдини, тот о чём угодно скажет — прекрасно, бойко, хотя акцент у него чудовищный. Наверное, как ты говоришь, корсиканский. Но западники ведь себя не стесняются, они без комплексов — самодостаточны. Не то что мы.
«Ты и сама без комплексов, — брезгливо подумал про себя Самоваров, — или ещё остались хоть какие?»
— Так Баранова жалко! — продолжала Ася, водя острым пальчиком по золотым китайцам на чашке. — Ты ему наговорил чего-то про Корсику, а он и закусил удила. Умнейший ведь человек, но всё у него чересчур. Вот Оленьков его и приутюжил.
— Чем приутюжил-то? Наврал с три короба, — тихо огрызнулся Самоваров.
— Ну, и наврал, — безмятежно согласилась Ася. — Неспециалисту всё равно ничего не понять. Внешне всё гладко было.
— То-то что внешне! — проворчал Самоваров. — Ты сама разве не боишься? Ведь весь твой отдел пустёхоньким остаётся. На экспозиции, конечно, это не скажется, там ерундовые вазы, столешницы, туеса. Но киота тебе разве не жалко? Он единственный такой в целом мире! Или барановские эти звери! Ты их не любишь?
Ася удивлённо пожала плечиками. Плечики у неё были узкие, чуть сутулые. В мастерской стало темновато, но всё ещё светились прозрачным облаком Асины ангельские курчавые волосы. Вечерний свет странно, сбоку, отразившись от чёркала, лежал на её бледной щеке и особенно резко выдавал её неправильно, асимметрично выдвинутую челюсть. Некрасивое, неверное, косовитое и ней было почему-то привлекательнее любой красоты и притягивало неодолимо. «Чему удивляться? Сводил же с ума мужчин неандертальский лоб Ады Шлиппе, — вспомнил вдруг Самоваров. — Ужасно низкий лоб, с какими-то костными валиками над бровями. Такая же точно была чаровница, хоть они обе и не похожи».
