— Такой голос приятный, — как всегда двусмысленно улыбнулась Вера Герасимовна.
Самоваров быстро пошёл на голос. Он решил, что звонит Настя, и ему показалось странным и приятным, что он вновь ей понадобился.
Голос был не Настин, хотя в самом деле приятный — серебристый колокольчик, чуть надтреснутый. Такие голоса бывали прежде у артисток Художественного театра. Этот принадлежал Анне Венедиктовне Лукирич.
— Николай Алексеевич? — зазвенел в трубке колокольчик. — Вы смотрели только что новости «Актуальный пульс»? Ах, ну да, вы же на работе… Впрочем, вы ещё лучше всё знаете. Я имею в виду акт вандализма. Да, Ленин Пундырева. Там всё так, как показывали? Ноги отбиты? Да? Мне вдруг пришла в голову одна мысль… Кажется, нелепая… А может, она одна всё объяснит. Вам интересно? Но знаете, это совсем не телефонный разговор. Совсем. Потому что долгий. Если я вас заинтриговала… Нет пока? Так знайте, там дело тоже в бриллиантах! Теперь заинтриговала? Приходите сейчас к нам, мы как раз чай пьём.
Глава 8
ТАЙНА СИНЕГО ЧЕЛОВЕКА
Кажется, этот чай затеяли специально для него. Обе старушки были возбуждены: Анна Венедиктовна слишком говорлива, Капитолина Петровна чересчур немногословна. Уголёк недовольно урчал. Обе дамы и не думали прикасаться к своему жидкому на самоваровский вкус чаю, к донельзя засахаренному малиновому варенью и жалкой горстке карамелек «Раковые шейки». Дамы в качестве светской беседы долго выпытывали у Самоварова подробности его сыщицкой службы (Валерик им уже успел насочинять с три короба про подвиги Николая) и нескоро приступили к рассказу о распирающей их души тайне.
— Я, знаете ли, — изящно потупилась Анна Венедиктовна, — довольно хорошо знала Пундырева. Он был ученик моего отца, самый восторженный. Так всё это было давно! Я полагала, никого уж и не осталось, кто мог бы об этом помнить… Но это нападение на скульптуру, эти отбитые ноги…
Самоваров ничего не понимал, а Анна Венедиктовна умело держала паузу. Художественный театр!
— Да не тяни так, Аночка! — не выдержала Капочка.
«Ага, Аночка, значит. Я почти угадал», — порадовался про себя Самоваров.
— Ну хорошо, — кротко согласилась Анна Венедиктовна. — Вот что. Есть байка, или сплетня, или легенда — как хотите называйте — про эту скульптуру. Сплетня известна была ещё перед войной; может быть, из-за неё памятник и упрятали с площади в музей. Уркаганов тогда опасались. Дело в том, что Пундырев отливал свою вещь в двадцать четвёртом году. Было ему двадцать лет. Совсем мальчик такую вещь сделал! Папа, конечно, ему помогал, советовал… Был у Пундырева друг, Миша Горман. Тот постарше, но тоже молодой, служил в ЧК. Судя по фотографиям, очень красивый молодой человек, такого кавказского типа… И вот как раз в двадцать четвёртом году кто-то пустил слух, что Горман утаил бриллианты. Зажилил то есть. В двадцатом году, после ухода белого генерала Акулова, был обыск у купчихи Кисельщиковой…
