Я перехватила взгляд Мег, умоляющий не выдавать ее. Воистину семейная жизнь напоминает паутину, сплетенную из секретов и мелких заговоров типа «только не говори своему брату…».
Мне очень больно это слышать, Чарли, — сказала я. — Извини, что я тебе столько всего наговорила. Сегодня тяжелый день и…
Чарли заставил меня замолчать, коснувшись моей щеки легким поцелуем.
Будем на связи, хорошо? — сказал он.
Все зависит от тебя, Чарли.
Брат оставил мою реплику без ответа. Он лишь печально пожал плечами и направился к двери. На пороге он обернулся. Мы встретились глазами. Наш молчаливый диалог длился всего долю секунды, но мы успели сказать друг другу: прости меня, пожалуйста.
И в это же мгновение я почувствовала огромную жалость к брату. Он был таким потерянным, побитым жизнью, загнанным в угол, словно олень в лучах направленных на него прожекторов. Жизнь обошлась с ним сурово, и теперь он был воплощенное разочарование. Я искренне сочувствовала ему, по себе зная, каково это — оказаться неудачником. Потому что, если бы не мой сын, меня бы точно нельзя было считать образчиком личного успеха.
Прощай, Кейти, — сказал Чарли. Он открыл дверь.
Я отвернулась от брата и шагнула в туалет. Когда через пару минут я вышла оттуда, его уже не было, и я вздохнула с облегчением.
Порадовало и то, что гости начали прощаться. Среди них были парочка соседей, какие-то давние подруги матери — хрупкие старушки на восьмом десятке, пытающиеся вести светские разговоры, бодриться и не особо задумываться о том, что их сверстницы уходят из жизни одна за другой.
К трем часам разошлись все, кроме Мег и Розеллы — крупной жизнерадостной доминиканки средних лет, которую я наняла два года тому назад убираться в маминой квартире дважды в неделю. Вышло так, что она стала круглосуточной сиделкой, после того как мама выписалась из клиники Слоун-Кеттеринг.
Я не хочу умирать в какой-то серой комнате с флуоресцентными лампами, — сказала она мне утром того дня, когда врач-онколог сообщил ей, что надежды больше нет.
Ты не умрешь, мама, — услышала я собственный голос. Она потянулась ко мне из постели и взяламою руку:
С эскулапами не совладать, дорогая.
Доктор сказал, что это может длиться долгие месяцы…
Ее голос был спокойным и даже умиротворенным:
Это если считать от начала болезни. А в моем положении — три недели максимум. И честно говоря, это даже больше, чем я ожидала…
Но разве не ты учила меня, что нужно всегда, всегда надеяться на лучшее, мама? — О господи, что я несу? Я крепче сжала ее руку: — Я не то хотела сказать. Просто…
