Только потому, что ты сама слишком жестока к себе. Как бы то ни было, это не критика. Всего лишь конструктивное поддразнивание: попытка взбодрить тебя. В общем, хватит истязать себя мыслями о том, что ты не можешь писать. Если тебе есть о чем писать, пиши. Если нет… это тоже не конец света. По крайней мере, я так для себя решил с недавних пор.
Ты ведь не отказался от своей пьесы?
Он уставился в свой бокал, потом (как всегда) потянулся за сигаретой и спичками. Закурил, но по-прежнему избегал смотреть на меня.
Нет никакой пьесы.
Я не понимаю…
На самом деле все очень просто. Пьесы, которую я писал последние два года, не существует.
Но почему?
Потому что я так ничего и не написал.
Я попыталась скрыть свое потрясение. Мне это не удалось.
Совсем ничего? — тихо спросила я.
Он закусил губу.
Ни слова, — ответил он.
Что случилось?
Он пожал плечами:
Наверное, для каждого есть свой предел неудач. Семь отвергнутых пьес — для меня этого достаточно.
Все меняется. Вкусы меняются. Будем надеяться, ты опять сможешь отправиться в путешествие.
И кто же мне это говорит? Поистине врачу, исцелися сам.
Ты знаешь, как трудно следовать собственным советам.
Ладно, тогда слушай мой совет. Кончай заниматься самобичиванием. Убери машинку подальше, пока действительно не будешь готова снова подойти к ней.
Я больше никогда не подойду к ней.
Слушай, перестань говорить, как я. Тем более что ты подойдешь к ней обязательно.
Откуда в тебе такая уверенность?
Потому что тебе самой захочется. Я в этом не сомневаюся И потому что ты переболеешь им.
Я уже переболела.
Нет, Эс. Он все еще рядом, мучает тебя. Я же вижу.
Неужели это было так заметно? Неужели все это можно было прочесть по моему лицу? После той открытки от Джека я поклялась выбросить его из головы, выгнать из своей жизни раз и навсегда. Поначалу я была так зла на него и обижена его скупым ответом, что мне ничего не стоило вычеркнуть его из памяти как досадную ошибку. Да как он посмел отделаться этим идиотским «прости» в ответ на три десятка моих писем? Он оскорбил меня, унизил, обошелся со мной как с дешевкой. Вновь и вновь я вспоминала себя у ворот бруклинских верфей, когда предупреждала его о том, чтобы он даже не думал разбить мое сердце. Снова и снова я слышала слова Джека о том, что он любит меня. Как же я могла быть такой наивной, такой «зеленой»?
Злость — хорошее лекарство от сердечной боли, особенно если тебя здорово обидели. Именно злость помогла мне продержаться все эти долгие месяцы. Помогла преодолеть комплекс отвергнутой женщины. Да, я совершила грандиозную ошибку. Как и предсказывал Эрик, Джек Малоун оказался ненадежным типом, донжуаном в гимнастерке. Если бы только у него хватило благородства (или смелости) написать мне сразу, что никакого будущего у нас быть не может. Если бы только он не манил меня напрасной надеждой. Если бы только я не была такой романтической дурой.
