— Да нет, наш черно-белый ящик принимает только два канала. И ты знаешь, я не фанат телевизора. К тому же работа в библиотеке и уход за ребенком…
— Понимаю: богатая, насыщенная жизнь.
Повисла долгая пауза, пока я боролась со слезами и желанием закричать, взвиться от ярости, высказать матери все, что я о ней думаю. Она заметила мое состояние и повела себя неожиданным образом: подошла ко мне, сжала мою руку и сказала:
— Если тебя все это достанет, если ты действительно почувствуешь, что уже невмоготу, вы всегда можете вернуться домой.
Я изумленно уставилась на нее.
— Ты серьезно? — спросила я.
— Конечно. И говоря «вы», я имею в виду тебя и Джеффа.
— Ты же не захочешь нас принять.
Она посмотрела мне прямо в глаза:
— Откуда ты знаешь, чего я хочу?
И снова она сменила тему, упомянув о том, что отец написал для журнала «Харперз» «иеремиаду» о том, как его имя появилось в списке врагов Белого дома, как он проталкивает идею проведения Конгрессом судебного расследования в связи с увольнением специального прокурора, Арчибальда Кокса.
— Ты ведь слышала о «субботней резне», я надеюсь? — спросила мама, имея в виду недавние события, когда Никсон распустил комиссию, расследовавшую инцидент в отеле «Уотергейт».
— Я читала об этом в «Тайм».
— «Тайм» — это американская «Правда».
— Тебе не кажется, что это попахивает экстремизмом, мам?
— Конечно… и что с того? Как бы то ни было, тебе стоит подписаться на «Харперз», так ты сможешь читать великие откровения своего отца, который возомнил себя Джефферсоном и думает, будто имеет какое-то влияние на положение дел в стране, в то время как на самом деле он всего лишь рядовой профессор рядового университета…
Мне совсем не хотелось это слушать, поэтому я перебила ее, спросив:
— А где сейчас отец?
— На конференции по американской истории в Сиэтле, оттуда едет на остров Ванкувер, где, полагаю, запрется в каком-нибудь отеле дней на десять, чтобы работать над своей новой книгой. Только вот он не догадывается, что я знаю, с кем он путешествует. Со своей новой подружкой, которая…
— Мам, я бы предпочла не знать.
— Что ты предпочла бы не знать? Личность последней, двадцатичетырехлетней, избранницы своего отца или тот факт, что он снова гуляет налево?
— И то, и другое.
— Но почему? Это всего лишь одна из граней нашей бурной жизни. И я, как последняя тупица, смирившаяся с тем, что отныне у нас «свободный» брак, должна подставить другую щеку, сделав вид, что ничего не происходит…
