после перехода через Березину. Пиджаки и женские ватные кофты, старенькие пальто офицерского покроя со светлыми пуговицами и рубахи цвета хаки, отцовские франтовские когда-то, а теперь выцветшие и порыжевшие тужурки и мужицкие армяки... Чирики и тяжелые, неуклюжие сапоги... Казацкие фуражки, папахи, черные «русские» картузы, даже старые студенческие фуражки, бог весть какими путями пробравшиеся в наш малопросвещенный, далекий уголок... Оружие — самых разнообразных образцов: шашки форменные, казацкого образца и кривые
турецкие
, короткие — вроде финских ножей... Винтовки, сделанные, очевидно, родительским топором, пики — некрашеные и крашеные, черные, голубые, красные, кривые и тщательно оструганные... Войско пестрое, ибо обмундировано и вооружено, как и полагается иррегулярным войскам, за собственный кошт...
— Смир-но! — лихо, разливистым голосом, командует Корнеевич.
— Ррраз! — дружно и звонко откликается команда. Видно, что каждый из этих разнокалиберных воинов старается выкрикнуть это раз как можно громче, перекричать других, и этот весело-звонкий счет, сопровождаемый коротким взмахом голов, по-видимому, даже слегка греет озябших...
— Глаза направо!
— Ррраз!..
— Короче! Короче счет!.. Не тянуть!.. Выровняться!.. Правило помни: «третьего вижу, четвертого не вижу!..» Левый фланг! Куда там выперли? Осади назад!..
Левый фланг суетливо и бестолково отступает назад, потом мечется опять вперед, кое-как выравнивается, толпясь и ссорясь, и снова берет «глаза направо».
— Голову выше! Выше голову держи!.. Грудь разверни!..
Головенки в разнокалиберных уборах как будто и без того сделали лихой поворот в правую сторону, но Корнеевичу он, очевидно, кажется недостаточно боевым.
— Выше головы!.. — И они смешно — для постороннего зрителя — задираются вверх, на прелую крышу дровяного училищного сарая...
Развернуть грудь
уже труднее, и левый фланг вместо этого просто выпячивает животы и на несколько мгновений застывает в таком неестественном положении. Мой знакомый малыш Мохов, левофланговый, должно быть, озяб и танцует ногами в мокрых чириках,— одна штанина у него выпущена, другая забрана в желтый, старый шерстяной чулок. Его сосед Попов, которому, по-видимому, надоело держать
глаза направо
, дает ему в спину пинка. Мохов с готовностью отвечает тем же приемом. По-видимому, им, новичкам, нетвердо еще втолковано положение, что
фронт
—
святое место...
