Что бы там ни было в этот день, на следущее утро, чуть свет, в Суурсадаме мы уже встретились с Иоханнесом. В помещении бывшего портового склада он собирался на промысел: облачался во все рыбацкое. На мои вопросы он отвечал неторопливо, как бы согласуя слова с движениями, которыми совершал привычный обряд экипировки. И эта уверенность в нем привлекала. Натянув на ноги резиновые сапоги, Иоханнес попросил меня подождать его у ворот порта, указал на двухэтажное строение и сказал:
— Пойду будить Хели, она рыбу мерить будет.
Об Айне и Мерле он ничего не сказал. Хотя, как выяснилось, и приехали они сюда, на Хийумаа, вместе с Хели, и жили в одном общежитии. Возможно, думал теперь я, старый рыбак из всех троих молодых людей признавал только Хели.
Как только последняя рыбешка из ведра была отмечена оранжевой биркой и оприходована в тетрадке Мерле, девушки бросились к теплу — в крытую носовую выгородку. Иоханнес сидел в одиночестве у железной печурки, на которой в облаке пара сушились парусиновые рукавицы. И хотя девушки сразу уселись на лавке напротив, рыбак инстинктивно сдвинулся с места в самую узость носа судна, где в плавном лекальном полете встречались доски обшивки. Тепло от жаркой печи быстро оживило девушек, и они, тихо пошептавшись, стали приставать к Иоханнесу, чтобы тот немного порассказал им о Хийумаа.
Иоханнес в смущении прятал глаза. Он перевернул рукавицы и, кажется, только было открыл рот, как в квадрате люка показалось лицо Энделя:
— Пусть он говорит, как жену из Таллина привез.
— Пожалуйста, про это, — ласково сказала Хели. Иоханнес посмотрел снизу вверхна Энделя, потом вдруг откинул голову назад, на борт, прикрыл веки и, сложив руки на широком ремне, заговорил:
— Это случилось очень давно...
— Только не так серьезно, как нам говорил, — опять встрял Эндель. — И товарищ послушает. — Он кивнул в мою сторону.
Белесые брови Иоханнеса в удивлении взлетели высоко на лоб и застыли.
— Это случилось очень давно, — упрямо повторил старый рыбак. — Ее дом сожгла война. Я познакомился с ней уже после освобождения. Но не так скоро... Мы поехали в Хаапсалу, потом на барже пришли сюда, на Хийумаа, в порт Хельтермаа...
Иоханнес говорил медленно. То ли оттого, что он подолгу подбирал русские слова, то ли ему мешало присутствие Энделя, голос его звучал монотонно. Но лицо его светилось добродушием. И то, что до сих пор я принимал в нем за замкнутость души, скорее было озабоченностью.
