Люди в Хадрамауте приветливы и говорливы, но не всякий вопрос им можно задать и не всякий ответ будет прямым. А вопросов много, особенно у этнографа. Почему соплеменники сайар всегда стоят друг за друга? Почему у нахдийцев один род враждует с другим? Как поддерживаются и как рвутся племенные связи?..
А вон крестьянская семья приступила к севу. Муж в подоткнутой юбке ведет под уздцы пару осликов, деревянная соха раздвигает мягкую лессовую почву; жена в черном бархатном платье со шлейфом и в широкополой шляпе из полосок пальмового листа бросает в борозду семена. В разрезах черной маски, обшитых серебристым галуном, блестят большие карие глаза. Что они видят?
Задавать вопросы «в лоб» — занятие неблагодарное. Но настороженность бесследно исчезает, когда речь заходит о стихах.
Поэт Бубешр приветствует меня на пороге своего дома в деревне Ганима. Голова до притолоки, крупный нос, жилистая шея, крепкая рука — выглядит куда моложе семидесяти. Обнимает «краснодарца» Абд аль-Азиза (они с Бубешром оба бин Агили, родственники) и усаживают нас на циновку в гостиной. В комнату набивается молодежь. Садятся у стен, колени прижаты к подбородку, пестрые головные платки сняты, захлестнуты за спину и по-йеменски завязаны спереди узлом, чтобы ноги не разъезжались. Все готовы слушать поэта.
— Какой я поэт! Совсем незначительный, — смеется Бубешр и зычным голосом начинает нараспев:
Сказал Хумейд валид Мансур:
«Когда покину свет,
Какой прием у вас найдет гость,
зять или сосед?» —
«Гость? Для него мы режем скот
и стряпаем обед.
Зять? Мы добро поделим с ним.
Он — наш, различья нет.
Сосед? Он, прав или не прав, —
для нас всегда сосед».
Я слушаю Бубешра с удивлением: «фаль» — пророческий дар ясновидения — приписывали поэтам Аравии еще до ислама. Умеющий нанизывать слова на нитку размера и бесконечно перебирать повторяющиеся созвучия считался не просто стихотворцем, а ведуном, которому известно прошлое и будущее. Позже, когда искусство рифмовать превратилось в придворное ремесло, о фале говорили все реже и реже. Неужели в Хадрамауте еще совсем недавно признавали за поэтами этот дар?
— Фаль сохранился и по сей день, — улыбается Абд аль-Азиз.
Час, другой, третий — громкоголосый хозяин неутомим. Память его хранит сотни стихотворений, чужих и своих. Он рассказывает, как служил в бедуинском легионе при англичанах, как боролся за единое независимое государство, вступив в опасный спор с племенным судьей из рода бин сабит, который хотел, чтобы племя нахд не объединялось ни с кем, а было бы само по себе. Спор, разумеется, шел в стихах.
