Положенные на лекцию два часа истекли. Напоследок я предложил тем, кто захочет, взять на память советские пластинки, и показал на коробки, лежавшие на кафедре. Ребят словно сдуло с мест, и аккуратные стопки пластинок мгновенно исчезли...
«Сандино — всегда!»
Небольшой автобус, уже порядком пробежавший на своем веку и потерявший где-то часть стекол и чехлы кресел, выбирается из Манагуа к шоссе, ведущему в Леон. В машине нас шестеро. Трое советских: вместе со мной Геннадий Филатов, художник из Москвы, и комсомольский работник из Ташкента Сервер Оразов. Трое никарагуанцев: молодой водитель Хорхе и двое ребят из Сандинистской молодежи «19 июля» — наша помощь и охрана. В Леоне нам предстоит показать фотовыставку «Советская молодежь». А сейчас, пока планшеты выставки погромыхивают в большом ящике, привязанном на крыше автобуса, мы уточняем, сколько километров до Леона, и размышляем: управимся ли? Должны успеть развернуть и открыть выставку и вернуться в Манагуа сегодня же.
По словам Хорхе, нам нужно проехать около ста километров.
— А сколько это займет времени?
— Трудно сказать... Дорога частью горная, частью разбитая, да и машина неновая.
Водитель похлопал по приборному щитку с зияющими дырами на месте существовавших когда-то индикаторов и счетчиков.
Выехали из города. Дорога круто идет вверх, змеясь по обрывистому склону горы. На полпути к вершине мы останавливаемся на каменистой площадке, прилегающей к шоссе. С нее открывается вид на огромное озеро Манагуа. Далеко внизу блестят конструкции нефтеперегонного завода.
— Эту гору раньше называли Свинцовой,— объясняет Хорхе.
— Почему?
— Здесь расстреливали тех, кто был недоволен диктатурой. Схватят на улице, допросят в казармах, а ночью привезут сюда.
Он подошел к обрыву.
— Ставили вот здесь и поливали свинцом из автоматов. Потому и Свинцовая.
— Сколько же людей здесь погибло?
— Этого никто не знает. Сто, двести, тысяча... Сосчитать невозможно. Студенты, рабочие... Убивали не по одному — группами. Особенно помногу после митингов и демонстраций...
Сколько крови приняла в себя эта земля?! Но жаркое солнце выжгло, обесцветило следы, а тропические ливни растворили, смыли то, что не удалось уничтожить солнцу. Никаких следов, все спокойно. Только шуршит, перебегая от камня к камню, потревоженная нами серо-зеленая игуана.
— Теперь-то это место называют Горой Мучеников,— сказал Хорхе...
Автобус перевалил через гору и покатился под уклон. От быстрого движения упругий жаркий воздух заметался по кабине, немного смягчая невыносимую влажную духоту.
