Страсти по четырем девочкам | страница 41
Даже у быка есть шанс!
В моем Театре ни у кого нет шанса и если кто-то должен погибнуть, он погибает. Вот каким жестоким оказался мой Театр.
В Портленде бушевала буря. На море — шторм. Огромные волны обрушивались на берег. Якорные цепи скрипели от напряжения. Аэродром закрыла плотная завеса дождя. Самолет на земле вздрагивал от порывов ветра.
— Пусть она не летит, — предложил Пьеро. — Пусть дождется утра.
— Пусть этот идиот-диспетчер не дает взлета, — поддержал товарища Арлекин. — Он же имеет право. А летчик — самоубийца, что ли?
Но как отменить полет Саманты, если он был.
Не Театр жесток, жизнь жестока.
— Нам придется уйти из твоего Театра! — заявили мои помощники. — Мы больше не можем.
— Вы же знаете, что из моего театра не уйдешь. Театр двинется за вами со всеми своими бурями и страстями. В моем Театре занавес не опускается, когда угодно господам артистам! Впрочем, в любом театре не артисты командуют парадом. Надо страдать, надо терпеть…
Пассажиры уже на местах. Лететь-то всего ничего — полчаса. Как-нибудь дотянем. Зато через час — дома! Близость дома пьянит и отвлекает от опасности. Кажется, в небе над родным домом ничего не может случиться. "Леди энд джентльмены, пристегните ремни!" О'кей! От порывов ветра маленький самолет трясет как в лихорадке, но он уже бежит по взлетной полосе. Вот он оторвался от земли и, очертя голову, нырнул в месиво дождя и ветра. И его сразу стало кидать, кидать. Ничего, ничего, летчик опытный, с закрытыми глазами долетит до Агусты.
Спектакль продолжается. А смерть уже стоит за кулисами, ожидая своего выхода на сцену. На ней — противогазная маска. Забыла она, что войны нет.
А моих спутников, Пьеро и Арлекина, уже подхватила волна событий, и они ничего не могли поделать — были в страшной власти происходящего. Напрасно сквозь гул ветра звучал их призыв:
Они держались из последних сил, все еще надеясь на новый поворот событий, все еще веря в неограниченные возможности моего Театра.
А самолет был уже так близко к родному дому. Высокие сосны, блеск озерной глади и огонек в окне родного дома. И полные тревоги глаза матери.