Страсти по четырем девочкам | страница 35
Но мой Театр тем и отличается от обычного, что в нем, расталкивая локтями помрежей, на сцену врывается жизнь со своими законами, со своей неотвратимостью. И никакой великий Станиславский ничего не может сделать: Театр живет по другим законам, по моей системе, а не по системе великого реформатора.
Я устал от этой мучительной правды. Я не знал, где выход. Самолет то стремительно мчался, то замирал на месте. И шум двигателя заглушал рев бури.
"Саманта… Саманта… Саманта… — шептал я, — почему ты не дышишь мне в затылок?"
И вдруг знакомый голос:
— Эй, не спи! У тебя в руках штурвал самолета! Мы можем гробануться.
Я открыл глаза. Светило солнце. Макушки деревьев проплывали под крылом, а стволы были тоненькими, как спички.
— Что тебе, интересно, снилось?
Что мне снилось? Разве я спал?
Самолет летел низко, чуть ли не касаясь крон деревьев. От ветра с залива машину слегка покачивало. Пьеро и Арлекин притихли. Не знали, как расценить мой странный сон.
— Я не согласен лететь вверх ногами, — сказал Арлекин, — хотя во сне не имеет значения, как лететь. Ведь это был сон?
— Случается, что жизнь похожа на сон, а сон похож на жизнь. В природе много странного, — философски заметил я, мне оставалось только философствовать.
— В твоем Театре тоже не так просто разобраться, — пробурчал Пьеро. У меня от этого сна дурное предчувствие.
— Может быть, опустим занавес и — конец мистерии, — предложил Арлекин.
Я оглянулся — на меня в упор отчужденно смотрели две маски, одна улыбалась, другая хмурилась, вот и выбирай, к чему склониться. Я сказал им:
— Мистерия продолжается помимо нашей воли. Мы сами выбрали роли в этом спектакле.
— Но мы не уговаривались отправляться в путь с пилотом, который в первый раз держит в руках штурвал и может в любую минуту полететь вверх ногами?
— Мы можем вывалиться, — испугался Пьеро.
— Там есть привязные ремни, — бросил через плечо мой сосед, хозяин самолета Джой, и принял из моих рук штурвал. — Идем на посадку.