Вазген бегом спустился в гараж.
Дарья уже открывала ворота, и Вазген встал за стену, держа наизготовку карабин.
Виталий въехал в бокс, и Дарья сразу же закрыла ворота, задвинув тяжёлый засов в петли.
— Ну, что в посёлке, старик? — спросил Вазген, выходя из своего укрытия.
— Вам не нужно было трогать Анастасию! — угрюмо сказал Виталий.
— Это мне известно и без твоих умозаключений! — прервал его Вазген. — Говори по существу.
— Сейчас на её поиски дополнительно брошена рота солдат из части внутренних войск и люди из МЧС с собаками, натасканными на поиск людей в завалах. Они прочёсывают местность в округе по квадратам. Милиция работает по усиленному варианту. Шум вы подняли большой… Если вас найдут — вам не сдобровать!
— Я же сказал, мне нужны твои умозаключения! — глаза Вазгена сверкнули в полутьме гаражных боксов. — Старуха, иди к Сербину и приведи его в чувство! Сделай всё необходимое, чтобы завтра он был в порядке. Утром я проведу военный совет, и мне нужно, чтобы он присутствовал на нём! Марш!
— Мне не унести все покупки одному, — сказал Виталий. — Давайте мы сначала разгрузим с Дарьей багажник.
— Разгружайте, — буркнул Вазген. — Только быстро!
Он прошёл в столовую и сел на своё привычное место, со злостью бросив на стол карабин. Сербин был прав, говоря о том, что его терзали угрызения совести. Вазген сейчас, как никогда раньше понимал, в какое жуткое дерьмо он попал, связавшись с этой троицей. Эти мясники не несли в себе ничего человеческого. Эти подонки, жаждущие крови, не представляли никакой ценности ни для себя самих, ни для окружающего мира. Что могло толкнуть его в их компанию? Вазген застонал сквозь плотно стиснутые зубы… Уж он-то прекрасно понимал, что только жажда власти, только неуёмное желание управлять хоть кем-то привели его на кривую дорожку. В какой-то момент он дал волю своей непомерной гордыне, и теперь вынужден был пожинать горькие плоды. Его отец, который в школе преподавал историю, видел в Вазгене личность, но видел и его раздутое самолюбие и тщеславие. И он когда-то, еще в школьные годы Вазгена, сказал ему фразу, вычитанную у кого-то из старых философов: «Самое опасное следствие гордыни — это ослепление: оно поддерживает и укрепляет ее, мешая нам найти средства, которые облегчили бы наши горести и помогли бы исцелиться от пороков». Вазген почему-то всегда помнил это изречение, но как будто, желая опровергнуть его суть, всегда всё делал вопреки ему…
