Но если выскочить нельзя, зачем тогда сопротивляться, прятаться от ложного, запутанного счастья? Выпив рюмку за свое здоровье, Саларьев сдвинул крышечку мобильного и вставил питерскую симку.
Ну, что из этого получится?
Из этого сначала получилось, что оператор рад приветствовать. Потом посыпались напоминания о всех пропущенных звонках.
И под конец мелькнуло, бросив в холод:
«Хотите услышать — услышьте☺».
1
Двери отворяет внук, ровесник Шомера. Он сутулится и булькает мокротой.
Из квартиры выбирается мужчинка. С клочковатой бородой и взглядом опытного неудачника.
Внук ржаво говорит:
— Четвертого числа.
— Я понял, — отвечает бородач.
— Так не забудьте.
— Я вас понял, понял.
Бородач заныривает в лифт; грохочет старая кабина, плетенная колечками; визитеру хочется скорей уехать.
— Я вам накануне позвоню, напомню! — кричит в пролет ровесник Шомера.
И поворачивается к Теодору.
— А вы — пожалуйте. Вас-то мы ждем.
И, пошаркивая тапками, ведет за собой.
Шомер не привык ходить разлаписто и чувствует себя медведем в тесной клетке. Зато есть время посмотреть по сторонам. Квартира неожиданная, штучная; в коридоре большое окно, с улицы через него заглядывает гипсовая морда летчика в растрескавшемся шлеме: пустые глазницы, вдавленный зрачок, негритянски приплюснутый нос. Сердце ёкает; не сразу понимаешь, что перед тобой фронтонная скульптура.
Стены узкого прямого коридора сверху донизу увешаны карикатурами: тощий Гитлер, жирный Чемберлен, злобные потомки дяди Сэма, Солженицын стоит на карачках, перед ним кормушка с надписью «Предатель».
Пахнет мятой, миндалем, котлетами, больницей, прошлым. Но совсем не пахнет дряхлостью и смертью. Шомер знает этот тонкий сыроватый запах: как если бы одежду промочили под дождем и скомкали. А в этом доме запахи сухие, ясные. Хотя хозяину на днях исполнилось сто два.
— Вот, — одышливо докладывает внук. — Привел.
— Спасибо, Ванюша, — сипловато, как любимую собачку, хвалит внука хозяин квартиры. — Завари нам, пожалуйста, чаю.
Хозяина зовут Силовьев. Андрей Михайлович Силовьев. Он сидит за гигантским столом, лицом ко входу; свет, падающий от окна, обводит четкую фигуру ярким контуром, как на картинах раннего Юона. Узкое лицо затенено, как будто спряталось само в себя. В первую секунду кажется, что это манекен, в отлично сшитом пиджаке цвета грозового неба. Из воротника сияющей рубашки выступает щегольской платок, завязанный вольным узлом. На безымянном пальце перстень с темным непрозрачным камнем.
