Епископ принимал не в городе, а в пригородном монастыре; насколько было все убого на подъезде, барачные постройки мышиного цвета, отсыревшие пятна на стенах, настолько все в обители сияло. Даже слишком. Как будто бы построили не в девятнадцатом столетии, а вчера: ровные дорожки, чернозеленые ели, открыточные сине-золотые купола на толстом низком основании. Со старым храмом гордо контрастирует шатровый стилизованный собор эпохи Александра Третьего; братский корпус набело оштукатурен, с узнаваемой примесью хохлятской синьки; из трубы выдвигается в небо ровный дымок. Такие же дымки, но подлиннее и потолще, тянутся из труб еще одной постройки, новой. Подъезжает быстренький грузовичок, ворота отворяются, и послушники, сияя колпаками и путаясь в подрясниках, спешат с лотками, на которых дышит свежий хлеб.
В епископских покоях тишина. Жиреют могучие фикусы, толстые листья фиалок на окнах покрыты женским пушком. Сотрудники скользят тенями в жарком коридоре: натоплено крепко, на совесть. В кабинете ровно тикают настенные часы, бесшумно ходит медный маятник, гоняя по зеленым стенам солнечных зайчиков, блеклых, зимних. Перед иконами в киотах мелко светят разноцветные лампадки, а по углам на стульях разлеглись ленивые коты, размером с добрую собаку, смотрят нагло, деревенски.
У Шомера коты поласковей, посимпатичней.
— Про богатырей — остроумно, — неожиданно сказал епископ, не дождавшись продолжения. — И самокритично. Но все-таки, хотелось бы, Павел Савельевич, знать, чем, так сказать, могу?
— Видите ли, Ваше высокопреосвященство…
— Я покамест просто преосвященство, без высоко.
— Ваше преосвященство, вы ведь знаете, откуда я, и с чем приехал. У музея нижайшая просьба: давайте оставим все как есть.
— А как все есть?
Голос у Вершигоры утробный, низкий, с опасной хрипотцой; говорит он тихо, чтобы собеседник напрягался; левый глаз прищурен. Владыка явно ценит собственную хитрецу. Ладно, главное — не разозлиться, не сорваться.
— А так все есть, что здание построено владельцами усадьбы и никогда церковным не было…
— А каким же было? Нецерковным? Капищем? Масонской ложей?
Издевается, гад, прости мя, Господи. Терпение.
— Оно было церковным в том смысле…
— Ну, вот видите. Церковным. Правильно. Таким и остается.
— …в том смысле, что там были службы, а юридически он числился домовым храмом, и на балансе церкви не был никогда.
— Интересно мыслите. Баланс. Интересно. Продолжайте, я весь внимание.
— Да что тут продолжать, владыко? Мы не только не мешаем, мы помогаем совершать богослужения…
