«Лори, во всем виновата ты сама. Ты виновата в том, что произошло с тобой в детстве».
Лори надеялась, что неплохо написала свою первую контрольную работу по писательницам викторианской эпохи. Раньше у нее всегда были только хорошие оценки, но сейчас все стало настолько непредсказуемо. Иногда она получала «отлично» или «хорошо с плюсом». А то вдруг материал казался ей совсем незнакомым, и Лори была уверена, что недостаточно внимательно слушала на уроках. Но потом она обнаруживала конспекты, которые не помнила, когда писала.
Вдруг она увидела его, Грега. Он шел между корпусами студенческого общежития. Вернувшись на прошлой неделе из Англии, он позвонил ей. Лори крикнула, чтобы он оставил ее в покое, и бросила трубку.
Грег не заметил ее, и Лори бегом бросилась к зданию.
К счастью, коридор был пуст. Она на мгновение прислонилась головой к стене, ощутив ее прохладу.
«Испуганный котенок».
«Я не испуганный котенок», — упрямо возразила она прозвучавшей мысли. Расправив плечи, она попыталась небрежно улыбнуться какому-то студенту, вышедшему из кабинета Элана Гранта.
Лори постучала в приоткрытую дверь. От приветливого приглашения войти она почувствовала приятную теплоту и бодрость. Он всегда был так добр к ней.
Стены маленького кабинета Гранта были выкрашены в солнечно-желтый цвет. Справа от окна тянулись уставленные книгами полки. Длинный стол был завален справочниками и работами студентов. На его письменном столе, где стояли лишь телефон, какой-то цветок и аквариум с единственной, бесцельно плавающей золотой рыбкой, было чисто прибрано.
Грант показал ей на стул, стоявший напротив его стола.
— Садись, Лори.
Он был одет в темно-синий свитер с белой водолазкой, и у Лори промелькнула мысль о его сходстве со священником. В руках Грант держал ее последнюю работу об Эмили Диккинсон.
— Вам не понравилось? — с тревогой спросила она.
— На мой взгляд, она великолепна. Просто я не понимаю, почему у тебя вдруг так изменилось отношение к старушке Эм.
«Ему понравилось», — подумала Лори с улыбкой облегчения.
— Но что значит «изменилось отношение»?
— Когда ты писала об Эмили Диккинсон в прошлом семестре, ты защищала ее жизнь затворницы, убедительно доказав, что ее талант мог развернуться только благодаря уходу из общества. Теперь же ты утверждаешь, что она была мучимой страхами неврастеничкой и что ее поэзия достигла бы больших высот, если бы она жила полной жизнью. И в заключение ты пишешь о том, что страстный роман с ее наставником и кумиром Чарльзом Уодсуортом пошел бы ей только на пользу. — Грант улыбнулся. — Мне тоже иногда приходила в голову эта мысль, но что заставило тебя изменить свое мнение?
