— Никто не пострадал?
— Обошлось,— ответил стармех и обеспокоенно поглядел на меня.— Я понимаю, с такой скоростью нам не выгрести.
Кивнув, я взял измеритель и поманил стармеха к карте.
— Видишь? — я ткнул иглой измерителя в нанесенные на карту банки с двухметровыми глубинами над ними и заглянул стармеху в глаза.— Ты понимаешь, Васильич,— сказал я медленно и сам заметил, как тяжело мне было сейчас отчетливо произносить слова,— нам нужна скорость, очень нужна...
— Если мы прибавим оборотов, другая выхлопная труба вспыхнет обязательно — она у нас сейчас наветренная. Ремонт подветренной трубы меньше чем через час не сделать.
Я тоже понимал стармеха — он мог бы и не говорить о трубах,— это я его вынудил. Нужно искать другой выход. Оставалась одна надежда, призрачная и неверная в условиях почти ураганной обстановки, но достаточная, чтобы таковой оставаться, и заключалась она в использовании парусов.
— Скажу только тебе, Васильич,— я говорил тихо, голос мой звучал слабо и неубедительно,— ветер порывами ураганный, и судно не слушается руля. Барк выбрал себе курс и идет сам собой. Меньше чем через час мы окажемся на банках Миддельгрунд...
Норд-вест в Каттегате разошелся вовсю. Когда я поднялся на мостик, увидел: корпус судна, вздымаясь на гребнях волн, сотрясался от киля до клотиков и сильно запрокидывался на правый борт.
Ветер гулял по мостику и творил что хотел: заливал соленой водой выносные приборы, поминутно забрасывал полы плаща вахтенного помощника ему на голову, рвал одежду с плеч, трепал над мостиком обрывки снастей и шнуров...
Добравшись до лобового фальшборта, который ограждал мостик спереди, я вцепился в него и ощутил под ладонями мокрую шершавую поверхность — морскую соль.
Я перевел взгляд туда, где справа по курсу торчала темная башня маяка, за которым тянулась далекая, сизая в дымке и рваная по верхнему краю гряда шведского берега, а перед маяком белой извивающейся, как змея, лентой пенилась полоса бурунов над каменистыми банками.
— Пеленг на маяк не меняется,— доложил вахтенный помощник.
«Пеленг не меняется,— подумал я.— Вот так возникает опасность столкновения, когда два судна идут на сближение, и одному из них надлежит менять курс. А тут курс менять должен только я. Но как?» Память, как назло, молчала, не подсказывала никакого решения...
Особенности нашего барка были знакомы мне давно: я начинал плавать на нем старшим помощником и знал на этом паруснике каждую щелку; изучил и его строптивый характер — судно, как человек, имеет свой характер, свои особенности поведения при плавании в шторм, во льду, на течении. Например, я знал, что на нашем барке исключалась встреча шторма грудью — судно в этом случае теряло способность двигаться вперед, и нужно было поэтому всегда уходить от шторма. Но пролив не море, в нем — строгий огражденный фарватер, и отклонение от него означает смертельную опасность,— вот и сейчас барк вынесло с фарватера и тащило прямо на банки, отвернуть от которых я еще не нашел возможности. А потом трижды глупо ломиться навстречу ветру и волне, которые не дают сделать ни шагу вперед. Но надо признаться, что я проявил непростительную беспечность, понадеялся, что шторм закончится очень быстро, не сделал поправки на возможную потерю скорости и последующую в результате этого опасную ситуацию — повернуть в проливе можно только назад, а назад судно теперь поворачивать не хотело...
