Врач, говоривший со мной, вдруг, глядя на двери, умолк. Я приподнял голову и увидел у противоположной стены двух высоких молодых и краснощеких полицейских в фуражках с околышами, покрытыми черными шашечками, как отличительные знаки наших такси. Полицейские неуверенно озирались, пытаясь привыкнуть к новой для них обстановке и разобраться, в котором из загончиков лежит тот, кого они ищут. «Не ожидал, что они будут так скоро…» — подумал я.
Немую сцену прервал голос из соседнего со мной пенала. Это был басовитый, громкий голос, привыкший приказывать. Даже занавеска, разделяющая нас, заколыхалась. По-видимому, говоривший еще и жестикулировал.
— Лейтенант, я здесь. Спасибо, что пришли навестить. Для вас есть работа. Возьмите у этого мистера, что рядом со мной, его паспорт и декларацию, езжайте в международный аэропорт и попросите Джона, чтобы он оформил формальности по въезду этой персоны в нашу страну. — Голос оставался таким же громким, но внезапно металл начальника пропал. По видимому, лежавший обращался ко мне или ко всем обитателям отсеков.
— Я начальник полиции города.
Крайстчерча, — сказал он, — меня только что привезли сюда, наверное, аппендицит. Мои мальчики — шустрые ребята, сделают все в два счета. Не волнуйтесь, мистер.
— Сэнк"ю — смог лишь выговорить я.
Сестры
Часа через два меня раздели, осмотрели, сделали рентгеновские снимки и отвезли наконец на место моего постоянного пребывания, в палату номер один. Здесь стояло двадцать или тридцать коек. Между кроватями помещались тумбочки, в центре палаты стоял огромный стол, похожий на стол для пинг-понга, только подлиннее.
Я вспомнил, что, когда улетал из Антарктики, один из американских врачей сказал мне: «Игорь, обрати внимание на сестер, когда будешь в Чи-Чи» — так зовут американские моряки Крайстчерч.
Странно, чем же они отличаются от других медсестер? По палате от кровати к кровати сновали невысокие, крепко сбитые, деревенского вида девушки. Ни маникюра, ни косметики. У всех на ногах темные чулки и простенькие туфли. Зеленоватое платье-халат одинакового покроя, на коротких, по локоть, рукавах нашиты красные лычки. У кого три, у кого одна. Одна лычка — первый год после школы сестер, три — значит, работает три года и больше. Никто не улыбался завлекающе, не стрелял глазами. Такие простушки пастушки — ничего особенного, и все таки что-то было необычное. Вот одна из них подбежала к кровати я вдруг понял, что необычно, — они все делают бегом или вприпрыжку. Они же не ходят! Вроде исполняют какой-то танец нескончаемого балета. Та из них, которая подбежала к кровати моего соседа, театральным жестом вытащила из-под его головы подушку, взбила ее, легчайшим движением снова подсунула под голову, а потом протанцевала к другой кровати.
