Шоссе было накатанным и ровным, и наш ЛиАЗ бежал без всяких усилий, ведя за собой, как на веревочке, еще три автобуса с гостями фестиваля.
Мы уже подъезжали к Горчакову, когда из-за горизонта выкатилось мутное солнце. Оно застряло на острых пиках елей, и вся дорога, снега вокруг заискрились в красноватых блестках. Сам воздух, казалось, был соткан из тончайшей розовой пыли.
Не успели мы обрадоваться солнцу, как ЛиАЗ вдруг остановился, и по его железной обшивке забарабанили чьи-то дюжие кулаки. «Выкуп давайте, без выкупа не выпустим», — услышал я удалые и звонкие голоса. Все в автобусе заулыбались. «Приехали, товарищи, — объявила, вставая, Антонина Григорьевна. — Первая застава!» Водитель открыл двери, и мы высыпали на мороз.
Вокруг оглушительно ревели гармони, неслись визгливые частушки, притоптывали табуны валенок и сапожек... На расчищенном от снега придорожном пятачке разыгрывался один из древнейших народных земледельческих праздников — театрализованная святочная игра. Святки издревле завершали старый и открывали новый год у восточных славян. От того, каков будет год, зависело благополучие древнего земледельца. С помощью разных обрядов, заклинаний и магических действий люди пытались повлиять на будущее, заручиться поддержкой солнца, чтобы собрать летом хороший урожай.
Пестро одетая, орущая, диковинная толпа горчаковцев накатила на нас, как прибой. Растормошила, раздергала, бросила в пляс: «Эх, пятка-носок, дайте сала кусок».
Сочные пятна разноцветных лент и платков пламенели на фоне розовых несмятых снегов. И вот уже снова заиграли-завздыхали гармони, и понеслась впереди праздничного шествия импровизированная частушка — «откуп»:
Я девчонка боевая
Ленинградской области.
Завлеку, гулять не буду —
У мня хватит совести.
Ее спела-прокричала кургузая, преклонных лет старушка из Подпорожского района, одна из заводил местного хора. По-детски озорная, она разрумянилась, подбадривая толпу. Морщины светились торжеством. Под шумный восторг гостей она исполнила свою «коронную»:
Говорят, что я старуха,
А мне все не верится.
Да какая ж я старуха —
Все во мне шевелится!
Только сейчас я обратил внимание на толпу ряженых: волк, петух, овца, цыган, два негра — все, как положено на святочном гулянии. На одном из артистов даже табличка болталась с надписью: «Медведь-овсянник, любит мед и медовуху тоже».
Древний обычай ходить в святки по улицам, «машкарадить», «цыганить», требовать выкупа до сих пор бытует в некоторых селах Северо-Запада. Старые женщины и мужчины надевают худую одежду, вывернутые шерстью наверх шубы, напяливают маски лубяные, изображая животных, чертей и прочую «домовую, лесную и водяную нечистую силу». Ряженым «вставляют» зубы из картошки, вымазывают лица до неузнаваемости сажей, привешивают бороды мочальные, сзади приделывают горбы и хвосты. В таком виде те обычно стучатся в дом и «цыганят»: «Мы — люди бедные, сдалеку приезжие, устали, есть захотели, подайте чего-нибудь». Если хозяева поскупятся, ряженые и осердиться могут: «Не подадите пирога, сведем корову за рога...» Но чаще всего им не отказывают в угощении, и они пляшут припевая: «Радуйся, душа, ликуй, брюхо!»
