. Все это было наказанием за отношение к сыну.
Август 1935 г. Если не считать знакомства Л.Н. с органами в 1933 г., которое было мимолетным (10 дней), то это было первым настоящим арестом. Вот как он сам рассказывал об этом: «В число первых жертв с тремя студентами-историками попал и я. Тогда же был арестован и преподававший в университете Пунин. Все мы оказались в Большом доме, в новом здании административного управления НКВД на Литейном»153. Далее в рассказе Л.Н. следует примечательная деталь: «Мама поехала в Москву, через знакомых обратиться к Сталину с тем, чтобы он отпустил Лунина». Что это – ошибка Л.Н. на старости лет? Везде говорится о хлопотах А.А. за сына... «Вскоре нас выпустили всех на волю, поскольку был освобожден главный организатор «преступной группы» – Николай Николаевич Пунин», – продолжает Гумилев, – и завершает этот сюжет страшной фразой: «Пунин вернулся на работу, а меня выдворили из университета. В ту зиму я страшно голодал»154.
То, что история с освобождением была не очень красивой, следует и из рассказа Э. Герштейн. Она рассказывает, как к ней позвонила А.А.: «Эмма, он дома!». Я с ужасом: «Кто он?» – «Николаша, конечно». Я робко: «А Лёва?» – «Лёва тоже»155.
Лев жил уже не в Фонтанном доме; его пустил к себе приятель по имени Аксель, у которого он жил до самого ареста в марте 1938 г. «Я спрашивала у него, – вспоминает Герштейн, – что представляет собой Аксель. «Надо же кому-нибудь быть беспутным. Вот он беспутный», – ответил Лёва»156. По ее описанию, холостяцкая комната Акселя выглядела так: на стене портрет Н. Гумилева, принадлежащий хозяину, его же грязная кровать (Лёва спал на полу на медвежьей шкуре), в ящике комода валялись две заржавленные вилки и такой же нож157.
Обедать Лёве все-таки приходилось идти на Фонтанку и там переживать все унижения. Университетские друзья Л.Н. помнят его рассказы о том, как вечно голодный и неустроенный, он приходил в Фонтанный дом, а А.А. говорила гостям перед ужином: «Лёва скоро уйдет», и тогда Анна Евгеньевна – вторая (или первая?) жена Пунина подкармливала Лёву на кухне... «Если я заставала на Фонтанке Лёву, – пишет Герштейн, – он всегда уходил вместе со мной. В общем, он был в развинченном состоянии... Он только что не плакал от стихов, нервов и водки. Мрачно было»158.
