Мы в свое время выразили протест против сталинизма, поскольку заметили в жизни нечто такое, что не соответствовало нашим идеалам революции и представлениям об идеальном коммунизме. Потом мы изменили свое понимание революции и рожденного ею общества. Но уже не могли изменить своей психологии.
Ну а что дальше? В послесталинском обществе, повторяю, нам места нет. Нам вообще нет нигде места. Мы — прошлое.
Считается, что Гитлер обладал гипнотическим воздействием на массы. Но Сталин перед массами вообще не появлялся и редко выступал публично, а его «гипнотическое воздействие» было не меньше. Дело тут не в некоей личной способности вождя, а в самой массе — в ее способности в данной ситуации к «самогипнозу». Если масса избрала кого-то в качестве такого «гипнотизера», последний может делать что угодно — говорить, молчать, вопить, шептать, шепелявить, говорить с акцентом… И все будет иметь эффект. Лишь постфактум кажется, что избранник сам пробился «вверх» и совратил массу. На деле же его массы сами выталкивают на эту роль и вынуждают играть историческую роль. Именно роль. Именно играть. Он становится адекватным вытолкнувшей его массе. Сталин был воплощенное «Мы».
Есть определенные общие правила выталкивания людей в вожди. Одно из этих правил на первый взгляд кажется фиктивным. Но оно на самом деле в высшей степени действенно. Это — презрение к людям. Сталин с самого начала знал цену людям, понимал, какая это мразь — народные массы, знал, что разговоры о высоком уровне сознательности как условии коммунизма суть вздор. Сталин обращался с людьми адекватно их реальной ценности. Его репрессии принесли ему больше божеского почитания, чем ежегодные копеечные снижения цен на продукты питания. Сталин знал, кто мы, а мы знали, что он это знает. Мы в глубине души признавали адекватность происходящего нашей реальной человеческой натуре. Странно, но это было наиболее мощным выраженном нашей претензии возвыситься до божественного уровня. Мы были богами в своей ничтожности. Найди объяснение этому факту, и ты поймешь все остальное.
— Обратите внимание на пропаганду сталинских времен, — говорил Он. — Сейчас она кажется верхом идиотизма. Теперь все удивляются, как могла такая пропаганда кого-то в чем-то убедить. При этом забывают о том (а может быть, не знают об этом), что состояние убежденности и дело убеждения суть отношения между людьми. Хорошо убеждать того, кто хочет быть убежденным в том, в чем его убеждают. И тогда качество и форма убеждения не играют роли. Лишь бы убеждение соответствовало умонастроениям убеждаемых. В сталинское время совпадение на этот счет было беспрецедентным. Если людей и обманывали успешно, то прежде всего благодаря тому, что люди хотели быть обманутыми. Насильно никого ни в чем не убедишь. Убеждение в основе своей есть дело добровольное. Сила убеждения — сила желания убеждаемых быть убежденными.
