В конце первого дня, когда мы покрыли, по меньшей мере, двадцать пять километров, ноги у меня были почти стерты, и я испытывал жестокую усталость. Себастьян же, напротив, готов был шагать еще часов шесть, а то и больше. Самый длительный дневной переход у него был, когда за двадцать три часа он одолел — невозможно представить! — 110 километров по одной из тех длинных, прямых и пыльных дорог, которыми славится пампа северной Аргентины. По пустыне Сечура он зачастую проходил 50—60 километров в день — все в том же строгом, ровном ритме: час ходьбы, десять минут отдыха — и так часов двенадцать! Он являл собой безупречно отлаженную «пешеходную машину» и беспрекословно подчинялся монотонности похода.
Как можно сравнить приключение Себастьяна с прочими? Можно ли поставить его в один ряд с альпинистом, яхтсменом-одиночкой или человеком, пытающимся пересечь Сахару на верблюде? Общее у них то, что ни один не достигает цели, которая несла бы человечеству прямую пользу с точки зрения здравого смысла. Ведь нет нужды в пешем походе за 24 тысячи километров или, скажем, в восхождении на высочайшую вершину мира. Впрочем, Себастьян далек от соображений здравого смысла: в шагании по дорогам он находит глубочайшее удовлетворение и, наверное, знает в этом деле больший толк, чем любой другой человек на земле. Может быть, это спорт, может быть, образ жизни, а скорее всего не образ, а цель жизни: вечное движение.
— Быть всегда в пути — вот что привлекает меня более всего...
Тот факт, что пеший путешественник может в любой момент отказаться от своей затеи, делает «предприятие» особенно трудным. У яхтсмена-одиночки выбор маловат: он должен обязательно идти вперед, если хоть как-то надеется выжить. Альпинисту ничто не возбраняет отказаться от покорения вершины, но ведь ему еще предстоит добраться до подножия; обычно же в каждом восхождении наступает момент, когда легче дойти до высшей точки и затем спуститься вниз по противоположному склону, нежели пускаться в долгий и опасный обратный путь.
Себастьян постоянно сталкивается с искушением: практически каждый водитель, нагоняющий его, предлагает место в кабине. И ведь всего-то несколько километров в конце долгого-долгого дня — никто и не заметит!
После часа ходьбы мы присели на обочине. Я уже успел проголодаться, потому что за время ночевки нам удалось перехватить лишь по паре черствых булочек, а еду с собой мы не несли. Себастьян принципиально брал как можно меньше груза, даже не запасался водой. Его рюкзак весил около 14 килограммов. Себастьян зачерпнул пластмассовым стаканчиком воды из ближайшей лужи и сделал большой глоток. Я остолбенел.
