Однако ночью Латекоэр внезапно привстал на койке и разбудил Массими возгласом:
– А все же на рассвете я лечу!
– Свернешь себе шею, Пьер, – невозмутимо отвечал Массими.
– Это уж мое дело.
– Возможно. Рисковать своей жизнью ты вправе, но не жизнью пилота.
– Само собой, я не полечу без его согласия, – уже сбавляя тон, сказал Латекоэр.
– Да, но пойми же ты, ни один летчик не ответит тебе «нет», – с ударением на каждом слове произнес Массими.
Вот этому такту Массими, его пониманию того, что и когда можно требовать или даже просто спрашивать, предприятие обязано своими первоначальными успехами. Никогда необузданный и властный промышленник, при всех его других блестящих качествах, не нашел бы общего языка с летчиками, прошедшими через горнило войны. Между летным персоналом и Латекоэром необходим был буфер, и этим буфером мог быть только человек, которого как тот, так и другие одинаково уважали.
1 сентября 1919 года Дора впервые вылетел с почтой в Касабланку. Так было положено начало регулярным рейсам, производившимся вначале два раза в неделю. Случалось, перевозили и пассажиров. Но тут началась серия неудач: в воздухе выходили из строя моторы, дождь разрушал верхнюю кромку и концы деревянных винтов (их стали обивать медью), туман заводил пилотов в открытое море или закрывал береговые скалы, о которые с глухим треском разбивались машины.
А упрямый промышленник все продолжал повторять:
– Письма пишут каждый день – и перевозить их нужно ежедневно, в любую погоду. Это вам не война! – Он уже не довольствовался двумя рейсами в неделю.
Подчас пилоты не выдерживали нечеловеческого напряжения, на которое их обрекала служба на «Воздушных линиях Латекоэра».
– Это же чистое сумасшествие,-говорили они, уходя, – это организованное убийство!
Они были правы и не правы. В том-то и дело, что ничто не было еще «организовано», а носило характер гениальной импровизации. Пилот, приземлившийся из-за аварии – то ли из-за поломки шатуна, то ли из-за прекращения подачи горючего, – хватал мешки с почтой и спешил на ближайшую железнодорожную станцию. Что бы ни случилось, а почта должна быть доставлена в срок! Почту спасали с тонущих самолетов, умудрялись взлетать с узкой полоски пляжа. И все же медлительные пароходы, надежные и прочные, зачастую нагоняли в пути потерпевший аварию самолет и даже обгоняли его.
С установлением регулярных рейсов начал непомерно разрастаться мартиролог жертв тумана, бурь, несовершенной техники, а с началом полетов над Сахарой – и жертв винтовок кочевников. И тут в душе промышленника, не колебавшегося личным примером подстегивать мужество пилотов, зародилось сомнение в осуществимости своего замысла. Вот тогда-то единственным человеком, который не пал духом, и оказался Дидье Дора. «Ночной полет», который позже напишет Сент-Экзюпери, посвящен Дидье Дора – и эта только дань справедливости, отданная этому незаурядному человеку.
