Титов не спеша поднялся с кресла и стал медленно прохаживаться по комнате — от окна к столу, от стола к окну, занятый, казалось, лишь тем, чтобы дым от папиросы уходил обязательно в окно, а пепел стряхивался в пепельницу.
Высокий, суховато-прямой, с правильными чертами красивого лица, Титов даже в пижаме казался подтянутым, собранным в каждом своем движении.
— Николай, — глядя не на Колю, а на жену и вкладывая в свои слова должную многозначительность, сказал Дмитрий Алексеевич, — мы с матерью всё знаем… Да, это уже серьезно, Николай…
— Как же это ты, Коля? — тихо сказала Лидия Андреевна.
— А что вы знаете? — дивясь своей смелости, спросил Коля. — Что подрался, что в суд на меня подали — про это?
— Коля! — укоризненно прозвучал голос матери.
— Продолжай, продолжай, — спокойно и даже благожелательно сказал отчим. — Подрался… Подали в суд… Ведь это же все сущие пустяки. Посадят в тюрьму или там в колонию для малолетних преступников — и это пустяки. Ну, а что тогда не пустяки?
— Вы же не знаете, почему я его ударил, — попытался возразить Коля, чувствуя, что должен хоть как-то объяснить все случившееся, что должен сделать это ради матери. — Вы же не знаете…
— И знать не хочу! — жестко сказал Дмитрий Алексеевич. — Парню твоих лет положено думать головой, а не кулаками. В твои годы я уже начинал работать. Тебе же дана возможность учиться, кончить школу, кончить институт. Надо ценить это, Николай. Ценить!
— Дмитрий! — протестующе взглянула на мужа Лидия Андреевна. — Зачем же ты так…
Она подбежала к сыну и, обняв его, притянула к себе.
Коля был почти одного роста с матерью. Сейчас, когда они стояли рядом, стало видно, как похож мальчик на мать. И у него и у матери были густые вразлет брови, крупные губы, а большие карие глаза смотрели будто с одного лица. Даже завитки волос на висках, как бы по-разному ни приглаживали их мать и сын, укладывались на один и тот же манер. Но самым удивительным было это общее выражение лица, когда даже мимолетное движение в лице матери, словно в зеркале, отражалось на лице сына. Как же могло случиться, что эти два столь близких, родных человека отдалились друг от друга, что холод отчуждения сковал их чувства, омрачил, затруднил жизнь?
Как-то само собой вышло, что мать и сын оказались сейчас заодно и против Дмитрия Алексеевича, хотя еще за минуту до этого Лидия Андреевна была во всем согласна с мужем и готовилась сурово отчитать сына.
Теперь же она поняла — даже не поняла, а сердцем почувствовала, что не так, совсем не так надо было разговаривать с сыном. Все, что еще с вечера было решено с Дмитрием Алексеевичем, весь этот наперед продуманный разговор — сдержанный, строгий, чуточку иронический — никуда не годился.
