На очередном допросе Бабалис опять начал требовать, чтобы я раскрыла мои связи с коммунистическим подпольем.
— Оставьте ваши глупые трюки, я не девочка, — взорвалась я. — Меня вы не запугаете и не одурачите. Вы сами прекрасно знаете, что я не коммунистка и не связана ни с каким подпольем...
— Хорошо, — внезапно изменил тон Бабалис, — тогда подпишите заявление, что вы не коммунистка.
Он протянул мне отпечатанный на машинке листок, под которым я должна была поставить свою подпись. Это было какое-то фантастическое нагромождение лжи, вроде того, что коммунисты убивают людей, насилуют женщин, похищают детей. Причем все это происходит в Греции в настоящее время.
— Я этого не подпишу.
— Но почему, если вы не коммунистка?
— Потому что это несовместимо с человеческим достоинством.
Впрочем, позднее, на суде, полиция представила «свидетеля», который клятвенно утверждал, что я закоренелая коммунистка и связана с подпольной организацией, причем детали, относящиеся к данному вопросу, нельзя раскрывать по соображениям безопасности. Пока же в наказание за отказ подписать клеветническое заявление меня на 20 часов лишили воды, зная, что для диабетика это настоящая пытка.
Когда и это не помогло, майор Теофилояннакос испробовал другой прием. Он предложил мне... пост министра просвещения.
— Вы же печетесь о благе народа, — убеждал он, — почему бы вам не стать министром? Просвещения или социального обеспечения. Помогите нам. Помогите нам сделать Грецию процветающей страной. Почему вы отказываетесь?
— Потому что вы никогда не сделаете Грецию не только процветающей, а хотя бы прогрессивной страной. Вы ее отбросили на 50 лет назад. Как вообще вы можете управлять страной? Ведь это же не армейский полк. Единственно, чего вы хотите, так это запугать греков вашими танками...
На этом разговор о министерском кресле закончился. Вновь в ход пошли крики и угрозы. Меня будут пытать, пока я не заговорю. Короче, все сначала. И все же, как это ни парадоксально, сам майор помог мне выстоять. Как-то в ходе допроса у него вырвалось любопытное признание: «Ну как я смогу объяснить, что ничего не добился от тебя, если другие делают все, что я приказываю?» Было ясно, что из-за боязни международного скандала — ведь предстоял суд, и молчать бы на нем я не стала — меня запрещено подвергать слишком явным физическим пыткам.
27 сентября начался судебный процесс. Исход его был предрешен заранее, хотя приговор и оказался неожиданно мягким: 16 месяцев тюрьмы в строгой изоляции. Впрочем, полностью отбыть срок заключения мне не пришлось. Сыграли свою роль протесты мировой общественности и вмешательство английского правительства (я, к счастью, имела и английский паспорт). 15 ноября меня под конвоем полицейских доставили на аэродром и, несмотря на мои протесты, втолкнули в самолет. Так я лишилась родины.
