Первое, что меня поразило в этом плотном двадцатилетнем парне, похожем скорее на трубача, нежели на героя отечества, так это его необыкновенный дар рассказчика, удивительная память и умение обобщать. И он был в состоянии подшучивать над своим геройством. По шесть часов ежедневно в течение двадцати дней мы беседовали с ним. Я вел запись беседы и задавал Луису Алехандро вопросы, построенные так, чтобы поймать его на противоречиях, если они появятся в его рассказе, и нам удалось создать «густое» и правдивое повествование о его десятидневном дрейфе в открытом море. Рассказывал он так подробно и захватывающе, что мне как писателю оставалось одно — пожелать, чтобы читатели поверили его рассказу. Не только поэтому, но также потому, что это было справедливо, мы решили написать рассказ от первого лица и подписать его именем. Лишь теперь, в этом новом издании, повесть связана с моим именем.
Еще более приятный сюрприз ждал меня на четвертый день работы, когда я попросил Алехандро Беласко описать шторм, приведший к несчастью. Прекрасно сознавая всю важность того, что собирался заявить, он ответил с улыбкой: «Да никакого шторма и не было». Действительно, метеорологическая служба подтвердила, что этот февраль на Карибском море был обычным — тихим и безоблачным. Истина, нигде еще не опубликованная, заключалась в том, что судно дало внезапный крен на подветренный борт, и плохо закрепленный на палубе груз соскользнул в море и увлек с собой восемь моряков. Обнаруживались три недопустимые вещи: во-первых, был нарушен запрет перевозить на военных судах какие-либо грузы; во-вторых, именно из-за своей перегруженности судно не смогло маневрировать, чтобы спасти людей; в-третьих, груз был контрабандного характера: холодильники, телевизоры, стиральные машины. Стало ясно: рассказ, подобно эсминцу, отягощен плохо закрепленным политическим и моральным грузом, о существовании которого мы не подозревали.
Вся история, разделенная на эпизоды, была опубликована в четырнадцати номерах газеты. Само правительство благословило вначале литературный дебют своего героя. Позже, когда уже всплыла истина, было бы политически глупо запретить публикацию последующих глав. Тираж газеты почти удвоился, и около здания редакции толпились люди, которые, чтобы иметь рассказ моряка полностью, покупали прошлые номера. Военная диктатура, следуя традиции всех колумбийских правительств, решила поправить правду риторикой: власти выступили с заявлением, в котором торжественно опровергались данные о перевозке эсминцем контрабандных товаров.
