Уэст с ружьем в руках стоял на носу, а я пошел на руль. Боцман внимательно посмотрел и отложил оружие.
— Ты хорошо это сделал, Смолли. Гарпун вошел прямо в сердце.
— Первый раз такое вижу, — только и сказал я.
Мы взялись за него как за обычного кита: лапой якоря пробили дыру в хвосте и привязали к шлюпке.
«Платина» находилась в полумиле от нас и подошла, как только мы вывесили голубой флаг («Кит мертв»). Капитан Маккензи стоял у фальшборта. Когда я поднялся на палубу, он посмотрел мне в глаза и ничего не сказал.
Это было высшей похвалой. Если бы он был недоволен, то говорил бы много...
В ту ночь и много ночей потом я думал о белом ките, о том, что он мог бы сделать с нами, не убей я его одним ударом. Лишь тридцать пять лет спустя я до конца осознал это приключение. Тогда Маркус Джернеган, сын капитана-китобоя, сам большой знаток китобойного промысла, пришел ко мне в Гей-Хед и спросил про Моби Дика. От него я и услышал историю о белом кашалоте, некогда бытовавшую среди китобоев. Этот кит носился по Тихому океану и был страшнее любого другого, когда-либо встреченного людьми.
Когда же меня пригласили на премьеру фильма про Моби Дика, то представили как человека, убившего Моби. Но я не убежден, что киты странствуют из одного океана в другой, и не знаю, был ли то Моби Дик. Я только помню, как капитан Маккензи, разглядывая зубы белого кита, сказал:
— Ему было лет сто. А может, и двести...
Амос Смолли
Перевел Ан. Москвин
Возвращение
Вездеход беспомощно лежал на боку, плотно уткнувшись носом в береговой срез болотистого ручейка. Было странно и обидно смотреть на него. Правая гусеница вращалась в отчаянной попытке зацепиться за землю, но было ясно, что это ни к чему не приведет — тяжелая машина еще больше увязала в илистом грунте. Густая коричневая жижа подступила к дверце кабины водителя.
Все произошло в считанные секунды. Стараясь перекричать грохот мотора, о чем-то рассказывал Саша Иванченко, который ухитрился устроиться рядом со мной на тесном командирском сиденье. До этого он одиноко торчал наверху, держась за скобу и подставив лицо ветру. Было слышно, как он во все горло распевает песни. Перед моим лицом болтались его забрызганные грязью резиновые сапоги.
Потом Саша втиснулся в кабину рядом со мной. В свете фар мелькали кусты, каменистые русла потоков, бугры торфяников. Глубокие колеи, заполненные водой, были похожи на сверкающие рельсы железной дороги.
