В тот вечер четвертая бригада впервые за последние дни засиделась допоздна. И долго хохотала над Бородой. Борода, или, точнее, Володька Кочерга, любуясь собой, ловко свалил бензопилой на просеке огромную осину, и та осина со снайперской точностью грохнулась на чайник с питьевой водой, размолотив его до необычайной тонкости и каким-то образом вогнав предварительно крышку внутрь.
Чайник решили сохранить как реликвию, и Кочерга, кажется, не протестовал...
— Пришли, — говорит Бугров. — Вот здесь и работаем...
Через минуту я теряю его из виду. Мелькает лишь за штабелем его высокая шляпа. «Иииии-и, разом!» — командует кто-то высоким натужным голосом. Полтора десятка парней, навалившись, откатывают от трактора очередной хлыст. Стрекочет пила, кромсая древесину. И вот уже бревно ложится в штабель.
Я забираюсь на кучу бревен, повыше, и оттуда гляжу, как за спиной икаровцев распахивается просека. Разрезая тайгу, будущая дорога тает вдали.
Бутылочная почта
Болин сидит на лавочке катерка и ждет, пока запустят двигатель. Сегодня выходной у него. Но такая должность — диспетчер движения Сургутского порта, — видно, и в выходной дает себя знать.
Смотрит Болин налево, где лихо разворачивается в небесной голубизне стрела крана, волочит по воздуху груду тугих мешков и наконец брякает их без опаски на причал. Леонид Васильевич поворачивается направо: по правую руку швартуется к дебаркадеру пассажирский теплоход. Публика с узлами и чемоданами сбежалась на один борт, на берег торопится, и оттого теплоход чуть скособочился, и капитан неизвестно кому грозит сверху кулаком. Два буксира-муравья выталкивают на глубину неповоротливый плавучий кран, покрикивают друг на друга, суетятся. А из-за них медленно выдвигается тупой нос баржи-самоходки.
Под самым катером три мальца с берега ловят рыбу. Удочки воткнуты в песок — бесклевье. Ребята нехотя обстреливают голышами проплывающую бутылку...
— А что, — спрашиваю я у Болина, — верно, что на протоках да на речках у вас иногда капитанам бутылки сбрасывают?
— Какие такие бутылки? — настораживается Леонид Васильевич.
— Ну с этими, с записками...
Болин все еще смотрит вопросительно.
...Я уж и не помню, где и когда впервые услышал ту байку. Заключалась она коротко в том, что на Оби, особенно в районе Сургута, суда, заходя в обские протоки и боковые речушки, случается, теряют ориентировку. Они начинают блуждать по водам, словно в лабиринте. И если их долго нет, вылетает вертолет или АН-2, находят потерпевших и сбрасывают в бутылке записку или схематическую зарисовку ближайшего пути, сделанную тут же, в воздухе. А на все мои расспросы, что за лабиринты такие, и как можно на реке заблудиться, где дорога всегда одна — либо вверх, либо вниз по течению, рассказчик весело скалится: «Ну, это надо своими глазами видеть!»
