Бугров, по-видимому, читает мысли:
— Представляешь, ребята из самого Харькова притащили камни для парилки. Здесь-то булыжников не найти. — Он откидывает палаточный полог и показывает на груду камней под елкой. — Кирпича на очаг не хватило, жаль... — добавляет комиссар. — А так порядок, точно? — И он любовно оглядывает лагерь.
— Саша, — говорю я осторожно, — парилка — это уже пижонство.
— Ха! — взрывается Бугров. — Так мы же сюда не страдать приехали. Работать. Ну и отдохнуть тоже. А кирпичи уже заказаны, не волнуйся.
— Бугро-ов! — несется с болотца. — Иди-ка сюда-а!
Третья бригада устроила передышку. Дымит сигаретами на вымощенной древесными кругляками дорожке. Дорожка от кухни спускается к воде. Здесь же и лагерный «холодильник» — в ледяной трясине поварихи закопали до половины пятиведерные кастрюли с компотом и чаем.
— Погляди, Саш, — усмехаются ребята. — И как это сразу-то не заметили?
На полусухом островке круглые плошки медвежьих следов.
— Надо будет установить ночное дежурство, — решает комиссар, когда мы минуем лагерь и выходим на просеку.— Медведи шляются...
Километрах в двух икаровцы расчищают широкую вырубленную полосу. Сваленный лес рассортировывают самым строгим образом и укладывают в аккуратные штабеля, готовые к вывозке. Ни один кругляшок не пропадет здесь.
— Штабелевка-то — наука несложная, — усмехается Бугров. — Вот на болоте биться, рубить да стлань класть — не сладко...
Четыре дня бригада Виктора Ягнюка рубила подлесок на первом болоте, добираясь до гнилой речушки посреди топи. Валили под ноги осины, ели, березы. По ним, как по качающимся мосткам, двигались вглубь. Поваленные стволы надо было убирать. О тракторе разговора не было — пришлось бы его самого тащить отсюда волоком. И на плечах не вынести стволы — под тяжестью не вырвать ноги из трясины. Здесь и так каждый шаг стоил усилий нечеловеческих.
Придумали. Устроили живой конвейер. Вырубленный подлесок по штучке передавали с рук на руки...
На четвертый день они вышли наконец к речушке. Шел освежающий дождь. Позади лежало пройденное разбитое болото, переходящее в стройную просеку. Где-то там, ближе к Сургуту, за студенческими отрядами выходили на нее гидронамывщики, рабочие мехколонн. Ложился на болота песок, ворчали бульдозеры. Просека готовилась стать настоящей дорогой, с серебряным полотном, с грохотом поездов и торжественными криками тепловозов.
А здесь была тишина, мягкое шуршание дождя, и за темной полосой воды — вековая тайга, целинная, нетронутая, настороженная. И ее предстояло тоже пройти насквозь.
