Всю ночь порывы ветра доносили с соборной колокольни металлический отсчет минут, и пять могучих куполов угадывались вверху со своими космическими звездными сферами, а внизу, на снегу, бросая отблики на апсиды, под котлом со смолой гудело до утра оставленное рабочими пламя.
Перед рассветом метель откатилась в поля. К почти девяти своим векам Суздаль прибавил еще одни сутки.
Стояла Киевская Русь.
Стояла Русь Полуденная — щедрая и тучная поднепровская земля. А выше, за болотами, за зернистыми валунами водораздела, открывалась в тенях облаков Полуночная Русь — область новгородцев.
Была еще Русь Червленая — к ней идти на запад, туда, где эхо гуляет в Карпатах и где видны сторожевые вежи — башни из белого камня. По-над этим краем жили кривичи, а города у них Полотеск, Друтеск...
Скромней других и не вдруг заявила о себе еще одна сторона Руси — могучие пахотные пространства Залесских ополий, что в междуречье Волги и Оки, — покатые бугры, изумрудные луга, нежные перелески под тихим, медлительным небом. Из многих здешних полей собирается одно большое, и имя ему будет Ополье. Мерными валами уходит оно во все стороны, ничем не стесненное. Так, все расширяющимися кругами летит от своего источника звук — о-о-о! — а в нем радость и вопрос, избыток щедрой силы. И невольно в самом этом имени, в самом звуке — Ополье — современному слуху чудится первоначальное изумление новосела: о поле!
Тут Ростовский, Суздальский, Владимирский приделы киевского материка, та Русь, которую сегодня мы зовем срединной, — светлорусая, светлоокая, окающая.
От Москвы до нее рукой подать. Там, где начнут окать, там, считай, и она начинается. Утром, в Александрове, когда набьется в московский поезд веселый народ грибников, ягодников, охотников и рыболовов, различишь это особое от столичного говоренье — свежащую речь с глубоким, старательно-округлым «о», которое, еще чуть-чуть, и сойдет за «у». Или где-нибудь на полдороге от Москвы до Владимира, на маленькой автостанции, услышишь, как женщина зовет с крыльца:
— Ольк, а ну домой, уроки готовить...
И это сокровенное «о» — тебе знак, что за каких-нибудь два часа ты промахнул пространство, которое когда-то преодолевали за сутки. И упоминание, что ты уже внутри Владимирской земли.
Или в колокольном Ростове, где говорят негромко и не спеша «озеро Неро», а не «озера Нера», как произнес бы приезжий москвич, или еще севернее будешь, на Волге или в Вологде, — везде умилит это открытое, по-детски беззащитное «о». Странный, подумаешь, народ, с утра до ночи катит на них свои волны столичное радио, каждый почти имеет в доме телевизор, да и вообще как население-то перемешалось везде, но вот же окают по-прежнему, будто ни в чем не бывало, как окали тут сто и более лет назад: о поле!..
