Пузырьки смолы жужжали, как шмели, как летящие пули, и, погрузившись в воду, внезапно умирали. Получалось и впрямь впечатление голосов, непередаваемый беспомощный ропот жизни, затерявшейся где‑то рядом в окружающей нас тьме.
Тремулен вдруг вскрикнул:
— Ах, дрянь этакая!
Он метнул острогу, и, когда поднял ее, я увидел обволакивающий ее зубья, прилипший к дереву большой лоскут красного мяса, который дергался, двигался, то свивая, то развивая вокруг остроги длинные, гибкие, сильные ноги, усаженные присосками.
Это был спрут.
Тремулен поднес мне свою добычу, и я увидел уставившиеся на меня огромные глаза чудовища, выпученные, потускневшие, страшные глаза, казалось вылезавшие из каких‑то шишковатых сумок.
Считая себя на свободе, спрут стал медленно выпускать одну из своих ног, направляя ее белые присоски црямо на меня. Кончики их были не толще нитки, и как только эта свирепая нога зацепилась за скамью, сразу же поднялась, стала разворачиваться вслед за ней другая. В этом гибком мускулистом теле, в этой живой кровососной банке, красноватой и плоской, чувствовалась непреодолимая сила. Тремулен раскрыл нож и быстрым движением всадил его спруту между глаз.
Послышался вздох, шум выпускаемого воздуха, и спрут перестал двигаться.
Он не был еще мертв, так как это нервное тело цепко держится за жизнь, но сила его была сломлена, насос разорван, он не мог уже пить кровь, сосать крабов и опустошать их панцири.
Тремулен, как бы играя с агонизирующим животным, стал отрывать от борта его обмякшие щупальцы и, внезапно, охваченный непонятной злобой, воскликнул:
— Погоди, согрею я твои ножки!
Он поднял спрута вверх и стал водить кончиками его ног по раскаленной решетке пылавшего костра.
Они затрещали, скорчились, покраснели, стали укорачиваться на огне. При виде страданий этого страшного животного я сам почувствовал боль, пронизавшую меня до самых кончиков пальцев.
— Перестань! Не делай этого, — закричал я.
Он спокойно ответил:
— Ничего, не того он еще заслуживает.
И Тремулен швырнул полумертвого, искалеченного спрута на дно лодки. Тот по^з между моих ног, пока не добрался до лужицы соленой воды и свернулся там, издыхая среди мертвых рыб.
Ловля продолжалась еще долго, пока не выгорели все дрова.
Когда уже нечем было поддерживать огонь, Тремулен швырнул весь костер в воду, и ночь, висевшая над его ярким пламенем, спустилась и вновь окутала нас густой мглой.
Старик снова принялся медленно и равномерно грести. Где порт, где земля? Где вход в залив и где открытое море? Я не мог ничего сообразить.
