Совсем не грех,
Плоть отбросив для новых утех,
Войти в хоровод скелетов…
Танцуют обнаженные люди, они кружатся и плоть слетает с них клочьями…
Когда ты слышишь джаза звук
И тихий стон флажолетов,
Совсем не грех,
Плоть отбросив для новых утех,
Войти в хоровод скелетов…
Все быстрее круг за кругом
Отец показывает ему Бетельгейзе на ночном небе, и он вылетает в открытый космос за дрожащую Медведицу… Скала над городом Лима… он парит над пляжем, где голые мальчишки с розовыми гениталиями смеются над ним… блеск солнца на воде, пальмы, тихий приглушенный голос школьника…
— Конец не на Южном бульваре на Сияющем полуострове.
Он лежит на берегу, пытаясь отдышаться. Дейви Джонс рядом с ним. Антильские острова, 1845 год… Он оглядывается по сторонам. Остальные ребята тоже здесь. Слабые и истощенные, они едва могут двигаться. Кто-то подносит ему ко рту кокос, и он жадно пьет молоко. И вот он уже лежит на носилках… отдаленный запах блевотины, больничная палата…
Неделю спустя ребята уже вновь здоровы, лежат на пляже в островном раю…
— Я же говорю, что надо просто пересидеть.
— Верно, зачем высовываться?
Старый Сержант:
— Вы, ребятишки, напоминаете мне старого еврея из одного еврейского анекдота… Тонет корабль, и стюард стучится в дверь его каюты. «Мистер Соломон… Корабль тонет». «А какое нам дело, он ведь не нам принадлежит». А теперь посмотрите, вы находитесь в прошлом. Вы видите, что эта линия ведет в настоящее?
— Но сержант, мы же меняем весь ход истории. Настоящее может не наступить.
— У них пока еще достаточно атомных бомб в настоящем, чтобы взорвать нас в прошлом. У них в запасе еще есть столетие, даже если мы убьем Эйнштейна в колыбели до того, как он успеет вытащить Моисея из камышей…
Я работал на железной дороге. Каждый день длиною в жизнь
Четверг, «Мария-Селеста» 9, 1970
Сто лет назад булыжная мостовая заканчивается здесь. Тут есть небольшая канава и несколько деревьев. Одри вместе с Питером Уэббером. Они могут лететь по воздуху на высоте примерно тридцати футов над невысокими деревьями.
Одри возвращается к дому своего отца, большому прямоугольному зданию на вершине холма. На третьем этаже весь фасад дома занимает балкон. Он находит отца в комнате на третьем этаже, которую тот использует как кабинет. На стенах картины, в основном пейзажи. Он говорит отцу, что умеет летать. Лицо отца делается печальным и он отвечает:
— У людей нет такой способности, сынок.
Они выходят на балкон. Солнце садится, и сумерки, подобно голубой пыли опускаются в долину, что простирается вокруг дома и тянется до железной дороги у моря. На волнах неторопливо покачиваются «Мария Селеста» и «Копенгаген». Проносится поезд, слышен звук свистка. В открытой кабине локомотива два чернокожих кочегара колотят друг друга по спине. Мальчик машет проходящему поезду, и лицо его озаряется радостным светом. Поезд немножко поскрипывает и напоминает модель из папье-маше, но это самое большее, что мог сделать его отец.
