Иногда Мэй казалось, что нет ничего лучше, чем жить так, как она жила сейчас: ни о чем не заботясь, думая только о сыне. Пока что она была для него самым главным, незаменимым человеком: даже когда Айсина желали видеть Юйтан или Сарнай, именно Мэй держала его на руках.
В остальное время ее никто не беспокоил. Мэй не общалась с другими женщинами отчасти потому, что они были наложницами Юйтана или служанками наложниц, а она имела совсем другой статус. И потом женщины князя обеспечивали себе будущее, используя свои тела, тогда как она уповала только на сердце.
Сидя на качелях в саду с ребенком на руках, глядя на его смуглые атласные щечки, напоминавшие лепестки граната губки, глазки, похожие на два черных агата, Мэй упивалась тем, что Айсин принадлежит ей и Куну, так же как Кун — только ей и малышу.
Муж навещал ее каждую ночь. Поначалу это были торопливые, жадные, жаркие ласки, после чего Мэй испуганно умоляла Куна уйти. Сперва он соглашался, но потом стал задерживаться, и вскоре покидал ее только утром. Днем он, как правило, отлучался по служебным и иным делам, но все равно находил возможность проведать жену и сына. Он забрасывал их подарками, он был нежен и ласков с ними.
Вообще-то внуку правителя Гуандуна полагалось иметь не меньше четырех кормилиц, но Мэй справлялась одна. Она не допускала и мысли доверить Айсина другой женщине.
Мэй сильно отличалась от обитательниц женской половины дворца: каждый поворот головы которых, малейшее движение пальцев были выверены до тонкостей, тогда как она была сама естественность. Они даже мыслили в определенных рамках, в то время как Мэй позволяла себе сомнения и грезы.
Все здесь словно застыло в роскошной вечности, вместе с тем как она была изменчивой и живой. Существование в княжеском дворце походило на медленный танец, на глубокий сон, а Мэй хотелось бегать и дышать полной грудью.
— Не волнуйся, — уверял Кун, — сейчас ты кормилица, а потом станешь няней Айсина. Когда он подрастет, мы посвятим его в нашу тайну. А как только Сарнай и Юйтан покинут мир живых, я немедленно объявлю тебя своей женой. Поверь, мы сумеем представить доказательства того, что в тебе течет маньчжурская кровь.
— Ты хочешь, чтобы князь умер? — задумчиво произнесла Мэй.
— Не хочу. Он дал мне все, что мог, и я привязан к нему, ведь я никогда не знал другого отца.
— Как думаешь, он простил бы тебя, если б узнал правду?
— Нет, никогда.
Спустя некоторое время Сарнай сказала Юйтану:
