— Чтобы найти себе женщину. Последовало внезапное предложение:
— Возьми мою дочь, если хочешь.
Согласно таитянскому обычаю родители сами решали, с кем сочетаться браком их детям, и те, как правило, беспрекословно подчинялись.
Мать вышла и через четверть часа возвратилась с молоденькой девушкой.
Гоген был очарован ею и тут же посватался.
«...Я поздоровался. Улыбаясь, она села рядом со мной.
— Ты меня не боишься? — спросил я.
— Нет.
— Хочешь всегда жить в моей хижине?
— Да.
И все...
Последовала неделя, во время которой я был юн, как никогда. Я был влюблен и говорил ей об этом, и она улыбалась мне.
По утрам, когда всходило солнце, мое жилье наполнялось ярким светом. Лицо Теха’аманы сняло, словно золотое, озаряя все вокруг. Таитянское ноа-ноа (благоухание) пропитало меня насквозь. Я не замечал, как текут часы и дни. Я больше не различал добра и зла. Все было прекрасно, все было замечательно».
Теха’амана даровала художнику жизнерадостность и вдохновение. Она помогала ему лучше узнать быт и нравы его таитянских соседей. Из-под его кисти выходили блестящие картины, и по многим из них видно, как он переносил свою любовь с Теха’аманы на весь таитянский народ. Гордо и в то же время осторожно он писал: «Я вполне доволен своими последними работами. Чувствую, что я начинаю постигать полинезийский характер, и могу заверить, что никто до меня не делал ничего похожего, и во Франции ничего подобного не знают...»
Счастье наконец-то вошло в дом Гогена. И ощущением этого счастья — капризного, переменчивого, призрачного — наполнены записи, которые сделал Гоген в те дни.
«...Однажды мужчины спустили на воду двойную лодку с длинным удилищем на носу, которое можно быстро поднять двумя веревками, привязанными на корме. Это приспособление позволяет сразу вытащить рыбу, как только клюнет. Через проход в рифе мы вышли далеко в море. Нас проводила взглядом черепаха.
Кормчий велел одному из людей забросить крючок. Время шло — никакого клева. Назначили другого человека. На этот раз клюнула отличная рыба, удилище изогнулось. Четыре сильные руки подтянули веревку, которой крепилось удилище, и тунец стал приближаться к поверхности. В этот миг на добычу набросилась акула. Несколько быстрых движений челюстями — и нам от тунца осталась одна голова. Лов начинался неудачно.
Пришла моя очередь сделать попытку, и вскоре мы вытащили крупного тунца. Нескольких сильных ударов палкой по голове было достаточно, чтобы блестящее, отливающее радугой туловище забилось в предсмертных судорогах. Снова забросили — опять успех. Никакого сомнения: этому французу сопутствует удача. Они закричали, что я молодец. Я с гордостью слушал похвалу и не возражал им.
