Туман на полчаса отдалил художника от встречи с островом «потерянного рая», на полчаса — от первой боли разочарования.
Вместо красивого селения с живописными хижинами его ожидали шеренги лавок и кабаков, безобразные неоштукатуренные кирпичные дома и еще более безобразные деревянные постройки, крытые железом. «Цивилизация солдат, купцов и колониальных чиновников... Глубокое горе охватило меня», — безнадежно восклицает Гоген, поняв, что его поиск «земного рая», только начинается...
…И он «бежал в джунгли в глубь острова». Объехав все западное и южное побережья, художник остановился в Таутира, в северо-восточной части Малого Таити. Местные жители построили Гогену бамбуковую хижину с одной-единственной комнатой без перегородок, с земляным полом, где толстая подстилка из сухой травы заменяла мебель.
За долгие годы это были первые радостные дни художника. Он работал. Он писал то, что хотел писать. Он прикоснулся к тому миру, о котором мечтал.
Первое время он не замечал другой стороны этого мира. Но скоро, очень скоро действительность напомнила о себе.
Даже здесь, в таитянской деревне, где люди были жизнерадостны, радушны и на первый взгляд беспечны, нельзя было жить так, как хотел этого Гоген, — заниматься только живописью. Надо было зарабатывать свой хлеб. Островитяне ловили в лагуне крупную рыбу, но Гоген этого не умел. Трудное искусство рыболовства дается не сразу. Охотиться? Но дичь обитала в зарослях папоротника высоко в горах, и только закаленный человек мог переносить холод, дожди и другие лишения охоты. Собирать дикие бананы? Но дикие бананы растут тоже в горах, туда нужно идти много часов по узким тропинкам, вьющимся между пропастями вдоль острых гребней, да и каждая гроздь весит около десяти килограммов. Для непривычного европейца, как правило, достаточно одной вылазки, чтобы на всю жизнь отбить вкус к горным бананам, даже если он на обратном пути не поломал руки-ноги и не свалился в расщелину.
И, живя в цветущем плодородном краю, Гоген был вынужден ездить в город покупать консервы, хлеб, рис, бобы, макароны. А денег с каждым днем становилось все меньше. От голода и лишений у него обострилась давнишняя болезнь, его совсем одолели мрачные мысли. Все попытки взять себя в руки и сосредоточиться не помогали — и сюда докатывались отзвуки ненавистной Гогену колониальной «цивилизации».
...И он направился в сторону Фа’аоне. Эта область считалась глухой и уединенной, и он рассчитывал, что здесь лучше сохранились исконные нравы и быт, не исковерканные более чем столетней деятельностью рьяных торгашей, тупых чиновников и сладкоречивых ханжей в сутанах. В первый же день путешествия незнакомый человек с подлинно таитянским радушием пригласил Гогена к себе в хижину — подкрепиться и отдохнуть. Несколько человек сидели или полулежали на сухой траве, устилавшей земляной пол. Одна женщина пошла за плодами хлебного дерева, бананами и раками, а другая спросила, что привело сюда гостя. Гоген коротко ответил, что направляется в Хитиаа — так называлась область, лежащая за Фааоне. Ну, а зачем он туда едет? И тут вдруг у Гогена вырвалось:
