. Отсюда понятно и другое утверждение этого автора, не оправдываемое источниками. Он полагает, что «руссы» — это «особая социальная группа», которая «стояла над славянством». Эта группа возникла в период разложения первобытно-общинного строя с развитием обмена и товарного производства. Поэтому эта «социальная группа» возникла в городах на торговых путях
[55]. Термин «руссы» в значении особого социального слоя употребляется у Константина Багрянородного. Но мнение Юшкова, что такое значение является первоначальным, опровергается текстом договора Олега с греками, дошедшего до нас в древнерусском переводе. Вся концепция автора о существовании одновременно четырех «классов» — рабовладельцев, рабов, феодалов и феодально-зависимого сельского населения, — когда автор разделяет «руссов» и «бояр» (феодалов) и правящим классом считает «руссов», возбуждает сомнение; мы знаем, что договоры с греками заключались от имени «бояр», а не от имени «руссов».
В соответствии со своим пониманием общественно-политического строя Киевского государства С. В. Юшков выдвинул новую террию — теорию превращения в Киевской Руси дани в феодальную ренту. По ряду соображений принять эту теорию не считаем возможным[56]. Разумеется, частично дань в феодальную ренту переходила. Следует подчеркнуть, что дань остается особой разновидностью феодальной эксплоатации; источники не дают оснований полагать, что граница между поборами, собираемыми государственным аппаратом, и феодальной рентой отдельных землевладельцев стирается. Сказанное отнюдь не противоречит тому, что дань в раннюю феодальную эпоху обычно делилась, что из нее выделялись доли в пользу тех или иных феодалов. Конечно, с развитием феодального землевладения значение дани среди других источников обогащения знати падало.
М. Д. Приселков касался вопроса о территории «Русской земли» в связи с вопросом о полюдье, которому посвятил несколько страниц в статье «Киевское государство второй половины X в. по византийским источникам»[57]. По его мнению, пределы «Русской земли» определяются полюдьем. В полюдье ездили из Руси в пределы «внешней Руси»; последний термин М. Д. Приселков взял у Константина Багрянородного.
Вывод, сделанный Приселковым, содержит в себе принципиально новое[58]. Он определяет пределы «Русской земли» территориями Киевского, Черниговского и Переяславского княжеств, полагая, что они не знали полюдья. Ссылаясь на летописи, автор недооценивает показания русских источников. Если под «княжествами» он разумел известные нам княжества второй половины XI и XII вв., то их пределы только частично совпадают с пределами «Русской земли». Если же он говорит о каких-либо княжествах X в., то непонятно, откуда он черпает сведения о территории этих предполагаемых им княжеств. Пределы «внешней Руси» он определяет преимущественно течением Днепра, Ловати и Ильменя. Между тем Константин Багрянородный определяет «внешней Русью» только Новгород; что касается других городов и земель, то сказать наверное, что Константин Багрянородный относил их к «внешней Руси», мы не можем. К остальной территории середины X в., лежащей за пределами «внешней Руси», Приселков относит Галицко-Волынский край, Ростово-Суздальский, Полоцк, Туров. Процесс дальнейшего расширения территории Киевского государства он понимает несколько односторонне — как процесс покорения новых «областей» и постепенного освоения киевским княжеским домом этих «областей», игнорируя процесс классообразования на местах как фактор роста государственной территории.
