– Конечно, нет, – заверил ее сквайр. – Хотя маловероятно, что мне придется произнести больше, чем формальное приветствие. Как ты думаешь, там будет большое общество?
– Не знаю, – ответила Гизела. – Папа, у меня очень смешной вид? Я надела… мамино платье.
– Когда ты спускалась вниз, я подумал, что ты прекрасно выглядишь, – решительно заявил сквайр, но Гизела поняла, что он даже не заметил, как она одета. Он так привык к ее виду, что ничего бы не сказал, если бы она поехала в своем обычном потертом платье или даже – добавила она в сердцах – в нижней юбке.
Чем ближе они подъезжали к Истон Нестону, тем сильнее росла тревога Гизелы. Конечно, Элси была права. Ее платье безнадежно устарело. Никто теперь не носит пышные юбки и рукавчики с буфами ниже плеч. Но ничего не поделаешь: либо это платье – либо ее старые лохмотья.
Все платья леди Харриет из Лондона были с турнюрами – каскадами рюшей из кружев и тафты, закрепленных на китовом усе. А юбки были уже не такими пышными. Гизела часто задумывалась, как бы она выглядела в прекрасных бальных платьях, смотревшихся на ее мачехе гротескно, с бриллиантами на шее, которые только подчеркивали желтовато-бледный оттенок кожи леди Харриет. Но какой толк в мечтах? Вряд ли ей придется когда-нибудь носить новые вещи, разве что те, без которых не обойтись, но и в этом случае они будут из самого дешевого и грубого материала.
Когда экипаж повернул к большим воротам, Гизела ощутила дрожь. А что, если друзья императрицы поднимут ее на смех? А что, если они осмеют ее старомодное платье, неумелую прическу и провинциальные манеры? Возможно, императрица и пригласила их специально для того, чтобы посмеяться. Но потом Гизела вспомнила приятную улыбку женщины и то, как они запросто, по-дружески болтали, пока не пришел принц. Нет! В императрице не было жестокости или злобы. Красивым было не только ее лицо, красоту излучали и ее глаза, отражавшие сердечную теплоту. Гизела была уверена в этом и несколько успокоилась, пока лошади бежали по длинной аллее, приближаясь к великолепному дому в архитектурном стиле эпохи королевы Анны[1], очень пропорциональному, с каменным фасадом и окруженному пейзажным парком. Большие окна гостеприимно светились, как бы приглашая в дом.
– Я боюсь, папа, – призналась Гизела тем же голосом, каким в детстве говорила, что боится темноты.
– А я только что подумал, что мы чертовски сглупили, что приехали сюда, – ответил сквайр. – Для чего мы могли им понадобиться?
