Сын Владимира Михайловича, названный в честь деда Михаилом, тоже стал моряком. Окончил мореходное училище имени адмирала Макарова, ходил за тридевять морей и в Австралию, и на Кубу. Сейчас капитанит на Балтийском судостроительном заводе, том самом, где на заре века дед его спускал на воду «Дельфина», пращура нынешних атомарин...
Правнук Беклемишева, Кирилл, пока что служит в авиации Московского военного округа.
Славному роду нет переводу.
Любой школьник скажет, кто построил первый в России паровоз или самолет. Но, увы, не каждый моряк назовет имена создателей первой отечественной подводной лодки.
В оценке человеческих дел мы привыкли полагаться на время: оно само все рассудит, потомки рано или поздно оценят и воздадут должное каждому по делам его. Рано или поздно... Чаще всего — поздно, как это видно на судьбе Беклемишева.
И все же с каждым годом облик этого человека все четче проступает из небытия. Вот дотошные архивисты отыскали проектные чертежи «Дельфина», и журнал «Судостроение» опубликовал их. Вот в Таллинском музее мореходства появился портрет М. Н. Беклемишева — и точно такой же (сделанный с одной и той же ветхой фотографии) висит над моделью «Дельфина» в музее Высшего военно-морского училища подводного плавания. Уверен, выйдет на морские просторы корабль с именем Михаила Беклемишева на борту. Может быть, и улица в Ленинграде появится. И мемориальная доска. И стенд в Центральном военно-морском музее. Все это — лишь очень скромная дань памяти «русскому капитану Немо».
Николай Черкашин
Задолго до моей поездки в Пекин знакомые, бывавшие там, настойчиво советовали в первую очередь побывать на этой улице. Описывали крошечные, покосившиеся от времени, полутемные лавочки, заваленные старыми книгами и рукописями, уставленные фарфоровыми вазами, бронзой и серебром. Да и само певучее название — Люличан — притягивало, не давало покоя.
Задолго до моей поездки в Пекин знакомые, бывавшие там, настойчиво советовали в первую очередь побывать на этой улице. Описывали крошечные, покосившиеся от времени, полутемные лавочки, заваленные старыми книгами и рукописями, уставленные фарфоровыми вазами, бронзой и серебром. Да и само певучее название — Люличан — притягивало, не давало покоя.
И вот Пекин, встречи, разговоры о Москве. Наконец спрашиваю: «А как попасть на Люличан?» В ответ — задумчивые улыбки, таинственные вздохи, и вдруг непонятное, короткое и резкое, оборвавшее сказку: «А Люличан больше нет!»
