— Черт тебя дери! — воскликнул кто-то из партии. — Неужели так и не встретим белых?
— Нет, белых больше не будет, — подтвердил назидательно Слопер. — Но от Юкона до Доусона всего пятьсот миль, а отсюда — добрая тысяча, пожалуй.
Уэзерби и Кёсферт ахнули в один голос.
— А сколько же времени понадобится на это, Батист?
Метис подумал с минуту.
— Если будем работать как в аду и никто не будет отставать, двадцать — сорок — пятьдесят дней. А если эти грудные младенцы потащатся с нами (он указал на «нетрудоспособных»), ничего не могу сказать. Может быть, когда ад промерзнет насквозь, а быть может — и еще дольше.
Приготовили лыжи и мокасины. Кликнули одного из товарищей, который вышел из избушки, стоявшей неподалеку от костра. Эта избушка была одной из многочисленных тайн Севера. Кто построил ее и когда? Никто не знал этого. Перед ней были две могилы с высокими кучами камней, и в них, может быть, была погребена тайна несчастных путешественников. Но кто закрыл камнями эти могилы?
Решительный момент наступил. Жак-Батист оставил на минуту возню с запряжкой, привязав непослушную собаку. Дежурный по кухне, молчаливо протестуя против перерыва в своей работе, бросил кусок сала в дымящийся котелок с бобами и подошел ближе. Слопер поднялся. Его фигура представляла смешной контраст с упитанными телами «нетрудоспособных». Желтый и слабый, приехавший из какой-то лихорадочной местности Южной Америки, он был неутомим в своих вечных скитаниях и на работе не отставал от других. Он весил, вероятно, не более девяноста фунтов, если считать вместе с охотничьим ножом, а его поседевшие волосы говорили, что весна к нему уже не вернется. Молодые упругие мускулы Уэзерби и Кёсферта были, вероятно, раз в десять больше, чем его, по объему, и, однако, он мог бы загнать их обоих до смерти за один день пути. Весь последний день он подбивал своих более сильных товарищей на этот тысячемильный, невообразимо трудный путь. Он был воплощением своей беспокойной расы, и тевтонское упрямство, соединенное с быстрой хваткой и предприимчивостью янки, помогало ему держать тело в полном подчинении духу.
— Пусть всякий, кто согласен продолжать путь на собаках, как только лед станет окончательно, скажет «да».
— Да! — воскликнуло восемь голосов, восемь голосов, которые отлично сознавали все трудности и лишения на протяжении многих сотен верст мучительного пути.
— Кто против?
— Я, я! — Первый раз оба «нетрудоспособные» были вполне заодно, и притом без малейшего нарушения личных интересов.
