«Пойдем... вместе»,— повторялось в избе все чаще. И порой оно звучало, как предложение навсегда разделить судьбу, пойти по жизни рука об руку...
Под конец вечерок часто запевали: «Я качу, качу по блюдечку наливное яблочко...» Нет, не «наливное», непонятное для певцов, уточнил Иван Иванович, а от налима, местной речной рыбы. Или встречалось в куплетах: «Перепелка-ласточка, сизокрылая касатка моя...», «в темной чаще ветвей соловей громко пел...» Не летали ласточки и соловьи над чукотской землей, не поднимались здесь лесные чащи и сады. Сам Иван Иванович за свою долгую жизнь никогда не видывал всего этого. Но из песни, как известно, слова не выкинешь. И чудные птицы, странные звери, необычные деревья для певцов олицетворяли дальнюю-дальнюю прародину — незнакомую, непонятную, но милую и любимую, потому что она была такой для их предков.
— Песни-то пели русские, а иной раз услышишь, вроде и чукчи поют,— заметил Иван Иванович.— И исполнялись они под скрипку со струнами из оленьих жил. Откуда у нас сталь-то? А прочную нить выделывали по старинному чукотскому способу. И одеты все были в кухлянки да керкеры чукотские. А как заговорят, то и не поймешь по-какому...
Потом старик, разгоряченный, заведенный не на шутку, пел снова. Делал это он так самозабвенно, пылко, что я невольно стал подпевать, и наш дуэт не казался нам странным. Я словно видел перед глазами ясную картину: посреди зимы с чукотским морозом градусов в пятьдесят, посреди ночи и глубоких снегов чернела изба, но свет от жирников теплился в ее окошках и разносились вокруг вечерочные напевы. Слушала их ночь, слушала притихшая маленькая деревня и даже, наверное, чутко внимал на верхушке бездонного неба яркий Полуношник — Полярная звезда.
...Уже в Москве мне попалась на глаза одна статья, в которой специалист по фольклору утверждал, что житель Маркова И.И. Куркутский помнит один из замечательных памятников народного эпоса — казацкую «Балладу», считавшуюся навсегда утерянной. Жаль, что узнал я об этом так поздно. Впрочем, возможно, что-нибудь из этой баллады мы тогда походя спели...
Чего только не случалось в старые времена, да уж былое быльем поросло — слышу я скептический голос читателя. Мне тоже так думалось, когда брел я пустынным ночным Марковом, обходя колдобины, цепляясь за покореженные, гнилые заборчики и по своей дурной привычке заглядывая в окошки мрачноватых, неухоженных домов. Видел я, как в полумраке комнат мерцали экраны телевизоров, а напротив них вырисовывались одинокие силуэты людей, и никому, наверное, не было дела до задумчивой луны над поселком и тонких запахов увядающих трав. А в центре Маркова из окон Дома культуры неслась револьверная пальба и лошадиное ржание — на двери я разглядел рекламу американского видеофильма с каким-то страшным названием.
